Всемирный следопыт, 1930 № 12 - [3]
«Стрельцы!.. Кружало оцепили!» — обожгла страшная мысль.
Он рванулся назад. В этот миг грохнул над его плечом пистолет, выбросив пучок пламени.
Пуля промчалась, жужжа, как пчела, над головой. Федор повернулся и побежал к крыльцу кружала.
— Держи!.. Всех переполошит!! — крикнул вдогонку ему начальнический бас.
Но Птуха был уже в кружале.
— Стрельцы оцепили! — кричал он. — Я одного сгреб машинально, а он меня из пистолета. Спасайся!..
Косаговский вместе с толпой рукодельных людей бросился к дверям. А дверь сама распахнулась, и на пороге ее маком расцвел кафтан стрелецкого полусотенного. За плечами его блестели бердыши стрельцов.
— Слово и дело посадничье! — крикнул полусотенный. — Стой, воры! Все равно не уйдете!
Но толпа рукодельных, увлекая за собой мирских, отхлынула к запасному выходу. Прижатый к притолоке Косаговский увидел, как полусотенный бьет сабельными ножнами по голове Клевашного, а двое стрельцов крутят ему на спину руки. Косаговский рванулся было на помощь ровщику, но ему заступил дорогу гигант кузнец с апостольской бородой.
— Куда, шалый? Виселицу захотел? — крикнул грозно кузнец. — Микешку после выручим!
И с этими словами он выбросил Косаговского на улицу.
XII. Полковник 44-го полка
В коридорах посадничьих хором стояли, опираясь сонно на бердыши, дежурные стрельцы стремянного полка. Раттнер, к удивлению своему, насчитал около тридцати человек этого дворцового караула.
«Труса празднуют! — подумал он. — Почуяли бурю».
В небольшой комнате, половину которой занимала изразцовая узорчатая печь, провожавший мирских посадничий ключник остановился.
— Стойте издеся, — сказал он. — Ждите, когда вас кликнут.
И в этой комнате на лавках сидели посадничьи гвардейцы в ало-красных и васильково-голубых халатах.
Вчера ночью все мирские убежали черным ходом. Схвачены были лишь Никифор Клевашный, несколько ровщиков да целовальничиха Дарья. Они, как особо важные государственные преступники, были заключены не в общую тюрьму-захабень, а в подклетях посадничьих хором. А мирские, выбравшись благополучно на улицу, решились, чтобы отвратить возможные подозрения, на крайнее средство. Прямо с Кожевенного конца они побежали к попу Фоме, где и переночевали спокойно. Лишь в полдень пришел к ним урядник стремянного полка и от имени посадника попросил быть: «вечером на Верху, у владыки-посадника». Но ведь их вежливо пригласили, не повели под конвоем. Следовательно, можно надеяться, что у новокитежских властей нет прямых улик, указывающих на участие мирских в организации восстания.
За стеной, отделявшей караульную комнату от посадничьих хором, раздались тяжелые, слоновьи шаги и послышался полузаглушенный голос посадника:
— Голова, скажи стрельцам, што у дверей, штоб пустили мирских.
Дверь отворилась, и в караульную комнату вошел молодой красавец в стрелецком кафтане из нежно-голубого бархата. Дежурные стрельцы вскочили с лавок. Это был новокитежский военный министр. стрелецкий голова.
— Мирские, — сказал голова, — идите к владыке посаднику!
Косаговский с первого взгляда догадался что их ввели в так называемую «крестовую палату», домашнюю церковь посадника.
Стены крестовой, обшитые ясеневыми, гладко выструганными и натертыми воском досками, были увешаны иконами. Куда ни оглянешься, всюду суровые, изможденные лики старообрядческих святых. Перед некоторыми из икон теплились «неугасимые» лампады.
При этом скудном свете мирские не сразу нашли глазами посадника.
Новокитежский президент в шелковой домашней ферязи и в скуфейке, расшитой цветными шелками, сидел в высоком черном кресле, с подножием, обитым золоченой кожей.
— Иди с богом, голова! — сказал посадник военному министру. — Ты мне боле не нужон. Сторожи[6]) проверить не забудь, — не спят ли грехом стрельцы.
Голова вышел. Мирские остались наедине с посадником.
— Известились мы, — начал он, оглаживая золотую бороду, — што вы, воры мирские, противу нас заговор кипятили, а людишек наших новокитежских на Русь выйти подбивали! Того мало! Паки известились мы, што вы хотите старину нашу сломать, наши свычаи да обычаи изничтожить. Да я вас за ребра перевешаю, еретиков!
— Довольно мифологию разводить, гражданин! — решительно двинулся к креслу Птуха. — Наплести что угодно можно. А нужно это доказать.
— Отыдь!.. Отыдь, дьявол!.. — взмахнул испуганно руками посадник. Но, спохватившись, сделал вид, что испугался другого. — Эк, от тебя табачищем-то разит! Испродушил!
— Табаком? — удивился простодушно, отходя, Птуха. — Да я уже два месяца не курю! В ваших моссельпромах папиросами не торгуют.
— Не было, баишь, ничего такого? — продолжал допрос посадник. — И того не было, што синочь[7]) в Даренкином кружале ровщики, солеломы да рукодельные людишки хульные речи на киновеарха и меня, раба божьего, произносили и кремль порушить хвастались? А вы их на то дело не подбивали?
— А свидетели есть? — спросил спокойно Раттнер. — Мы эту ночь дома спали!
— Видоки! — догадался посадник. — Есть и видоки дела сего! Счас я вас на очи поставлю.
Посадник хлопнул в ладоши. Тотчас же в дальнем темном углу крестовой скрипнула дверь, и кто-то невидимый в темноте спросил:
