Всемирный следопыт, 1930 № 08 - [34]
— Эк ден шаман! Что делают эти люди снова здесь? Зачем приехали они? Вновь избивать, мучить и грабить бедных тунгусов?
И туземцы еще дальше отодвинулись от людей, так хорошо знакомых по начинавшему забываться, но все еще не далекому прошлому. Но вот другие лица в бескозырках, с колышущимися на ветру ленточками восстали против произвола и швыряют этих, в погонах, прямо в море.
— Эк ден шаман! Что-то будет! Не достанется ли потом тунгусам от высших начальников за все эти беспорядки?
Бесшумные тени стали пробираться к выходу. Когда же появился шедший прямо на людей командир и сердито обвел взором сидевших, — побег принял откровенный характер.
Уже зажегся свет, и перед глазами зрителей вновь предстало белое пятно, но ужас был слишком велик. Появление царских начальников потрясло неожиданностью тех, кто не забыл еще прелестей колонизации Вместе с избачом пришлось всячески успокаивать наших зрителей, показывать им пленку, позволить вертеть аппарат. Смельчаки подкрадывались к экрану, щупали его пальцами. Более дальновидные, чтобы удостовериться, с опаской заглядывали за экран. Иные протирали глаза, щупали себя, только бы удостовериться, что это не был сон.
Надо ли говорить, что меня с избачом рассматривали как чудотворцев. Тунгусы говорили: «Целое море притащил. И корабли, и людей, и начальство. Такого большого шамана еще не было».
Вы, очевидно, догадываетесь, какую картину я вертел в тот вечер на Охотском побережье. Конечно, это был «Броненосец Потемкин», побывавший к тому времени во всех уголках мира, но нигде не произведший такого впечатления, как на туземцев поселка Ола.
Не правда ли, этот случай может послужить хорошей иллюстрацией к истории взаимоотношений царской власти с инородцами, которых оправославили при помощи креста и дубины?
Добрый Сам[30].
Рассказ Валиски.
Я остановился проездом на несколько дней в Корсикано — маленьком городке штата Техас (САСШ), потонувшем в хлопковых плантациях. Среди огромных полей, которые раскинулись на многие тысячи гектаров, вились широкие аллеи, по которым вереницей неслись «жестяные Лизаветы»[31] с тучными фермерами, спешившими на рынок.
Оживленная базарная толпа сверкала яркими красками одежд. Молодые девушки в соломенных шляпах с пестрыми широкими лентами делились последними новостями и перебрасывались шутками с юношами, стоявшими поодаль. Солидные пожилые фермеры собрались на «почте», которая помещалась в мелочной лавке. Они разместились на ящиках с сахаром, на пустых бочках от масла, на треногих стульях, жевали табак, лениво сплевывали через губу и вспоминали «добрые старые времена», генерала Роберта Лея, президента Авраама Линкольна, освободителя негров. Многие с сожалением покачивали головой и цедили сквозь зубы:
— Глупо, ах как глупо было давать свободу неграм!
Я прислушивался к этим разговорам, и передо мной раскрывалось прошлое Америки. Вот почтенный седовласый старик откинулся на ящике, достал кисет с табаком, засунул щепотку в нос, чихнул несколько раз, сплюнул через мою голову и медленно начал:
— Да! Пятьдесят три года назад, — я был тогда еще молодом юношей и не боялся ничего и никого, — шел на юго-восток караван, состоявший из трех телег.
Он сделал паузу, чтобы посмотреть, какое впечатление произвели его слова на слушателей, и вновь сплюнуть на сторону. Кивок головы одного из слушателей дал ему понять, что ждут продолжения.
«Ведь эти старики собрались сюда, чтобы поделиться своими воспоминаниями… все, что осталось им в жизни… безобидные старые люди…», — так думалось мне.
— Продолжай, Сам, — сказал один из присутствующих. Широкополая соломенная шляпа, пестрая рубаха и тиковые брюки, засунутые в сапоги, составляли его костюм. Слева на груди у него висела звезда с закругленными концами. На ней было выгравировано: «Округ Корсикана, Шериф 2». Это был представитель власти — начальник местной полиции.
— Итак, — продолжал добрый Сам, — они хотели пробраться через Эль-Пазо в Юму. На золотые прииски. С четырьмя женами и двумя неграми…
Вдруг отдаленный протяжный крик, прервал рассказ, прорезал горячий воздух. Послышался глухой рев, как шум отдаленного прибоя, который катился все ближе и ближе. Сквозь гул и рев человеческих голосов резкой надтреснутой нотой прорывался протяжный одинокий крик. Он звенел болью и страхом, это была предсмертная мольба смертельно раненного животного.
Старики повскакали с мест и бросились на улицу, сбив меня с ног. Поднявшись, я вышел вслед за ними и не узнал «добрых» старичков: это была озверелая банда бородатых мужчин, которые, дико крича и размахивая кулаками, мчались к шумевшей толпе. Представитель власти — шериф — энергично работал руками, локтями и ногами, прокладывая себе дорогу в центр толпы. Я старался следовать за ним. Среди страшного гама и визга людских голосов выделялись отдельные слова: «Собака… черный чорт… украл лошадь… мало повесить…»
На земле, в пыли лежал со скрученными на спину руками негр лет сорока. Рубаха его была залита кровью. Правый глаз вывалился из орбиты и повис на щеке. Пустая глазная впадина зияла кровавой пропастью. Верхняя губа была рассечена надвое и свешивалась лохмотьями над нижней, обнаруживая окровавленные зубы.
