Всемирный следопыт, 1930 № 03 - [26]

В этот момент он вспомнил слова, которые не раз слышал от старых охотников:

«Если твое ружье отказалось стрелять, а медведь тебя не трогает, то не трогай его и ты, а положи перед ним ружье и уходи; только тогда он простит тебя за то, что ты хотел его убить».

Старая кремневка сделала под ряд две осечки, а лохматый бурый зверь, повернувшись в полоборота, стоял около разрытого муравейника и ждал, что будет дальше. Но вместо того чтобы положить перед ним ружье и уйти, как этого требовал таежный закон, Тумоуль, не вставая с колена и не меняя положения ружья, потянулся правой рукой к висевшей на боку сумке. Он решил прочистить запал, и надо было успеть это сделать раньше, чем зверь разгадает его намерения.

Но, шаря рукой в сумке, он долго не мог нащупать тоненькую проволочку, которой обычно прочищал камеру. Чтобы найти ее, пришлось отвести глаза от зверя, а когда опять посмотрел вперед, его поразила та самоуверенность, с какой медведь смотрел на его приготовления.

«Старайся, старайся, а что из этого выйдет — увидим потом», — казалось, говорил он, насмешливо наклонив голову набок и шевеля короткими ушами.

Сомнение охватило Тумоуля: хорошо ли он делает, что идет наперекор обычаю? Ведь ружье опять может сделать осечку, а если и выстрелит — он может промахнуться или же только ранить косматого, а уж тогда конец…

Неприятный холодок пополз по спине, но Тумоуль не принадлежал к числу людей, которые так же легко меняют свои решения, как бросают докуренную папиросу. Запал был прочищен, оставалось только насыпать на полку свежего пороха. Снова пришлось упустить зверя из вида, и хотя это был самый удобный момент для нападения, медведь не хотел им воспользоваться. Он стоял, наклонив голову, и та же насмешка была во всей его фигуре. Если бы он хоть чуточку сдвинулся с места или чем-либо выразил свое неудовольствие, Тумоуль без колебаний нажал бы спуск. Но медведь стоял и насмехался, и это решило дело: Тумоуль вдруг опустил ружье, положил его на, землю и, пятясь в кусты, быстро и осторожно стал отступать.

А через полчаса он сидел на берегу реки и размышлял о случившемся.

Конечно, медведь опасный зверь, а все-таки он поступил глупо, оставив ему свое ружье. Кремневка, наверное, не сделала бы осечки, а промахнуться он не мог, потому что зверь находился от него в каких-нибудь пятнадцати шагах. Тогда он был бы с хорошей добычей, а теперь лишился даже тех трех гусей, которых добыл перед этим на озере, — их он также оставил в подарок медведю. Но дело, понятно, не в гусях и даже не в ружье: гусей на озере много, а ружье хозяйское. Обидно было то, что, вернувшись в становище, ему придется рассказать, как было дело, а этого он вовсе не хотел. О таком именно случае на-днях был разговор среди охотников, при чем Тумоуль заявил, что если это произойдет и с ним, то без боя медведь ружья от него не получит. И вот он в точности выполнил то, от чего так самонадеянно отрекался.

«Вот, — скажут, — храбр только на словах, а как пришла нужда, так и спрятался за обычай».

Да, медведь победил его своей самоуверенностью, а все-таки смеяться над Тумоулем никому не придется. Охотники говорили, что возвращаться за ружьем, подаренным медведю, ни под каким видом нельзя — при первой же встрече зверь наказывает за это смертью. Но Тумоуль на это не посмотрит: вот выкурит трубку и пойдет за ружьем.

Решив так, Тумоуль достал из сумки берестяную коробочку, в которой носил табак, набил трубку и, закурив, стал смотреть на реку. Она была видна на большое расстояние. Весной и осенью на ней отдыхали тысячи перелетных гусей и лебедей, теперь водная гладь была чиста, только в дальнем верхнем конце плеса виднелась какая-то темная точка. Глаза у Тумоуля были как у ястреба, и он сразу определил, что это плот.

Сначала охотник подумал, что плывет кто-нибудь из верхних стойбищ, но, присмотревшись внимательнее, увидел, что ошибся. Такого большого плота — хотя он и родился на плоту[6]) — ему еще не приходилось видеть. Его сородичи, когда надо было сплавить по реке тушу убитого лося или медведя, употребляли маленькую связку из тонких бревен. Л этот плот состоял из сотен толстых бревен, очищенных от коры. На плоту лежало много какой-то незнакомой клади, а находившиеся на нем люди были одеты совсем не так, как одевались аваньки. Все эти подробности Тумоуль рассмотрел, когда плот, плывя серединой реки, поровнялся с ним. Немного погодя из-за мыса показался другой плот, за ним третий, потом еще и еще…

«Большевик, однако», подумал охотник, различив над одним из плотов красный флаг. Под словом «большевик» он подразумевал русских, но появление плотов было для него непонятно. Русские никогда не заходили в эти места, потому что река тут покрыта шиверой и порогами. Старики говорили, что в той стране, откуда сейчас плыли плоты, живут только мамонты, — это они и протоптали глубокую большую тропу, по которой течет река.

Тумоль весь отдался созерцанию странного зрелища. Плоты плыли один за другим, как огромные невиданные птицы, и хотя на руках уже не хватало пальцев для счета, они продолжали выплывать из-за далекого мыса. Это было уже совсем странно: почему их так много? Тумоуль прикинул, что если людей, находившихся на плотах, собрать вместе, то их будет больше, чем охотников во всех окрестных становищах.