Всемирный следопыт, 1930 № 03 - [24]
Лишенные оленей, молодые чукчи вынуждены были бросить не только родную ярангу, но и почти все имущество, ставшее вдруг недвижимым. Они взяли лишь то, что девушке под силу было везти по горам, бесснежным в это время года, на маленькой нарточке: зимняя одежда, запас ремней, немного чаю и табаку, котелок, доска для добывания огня, — вот и все. Ружья у них вовсе не было: семья была чисто оленеводческая, не охотничья. Брат, вооруженный копьем и ножом, быстро шел впереди, собирая яйца, птенцов, грибы, улиток, выкапывая мышей и сусликов. Девушка медленно тащила по его следам нарточки, и у обозначенного кучкою камней привала ожидала, отдыхая, чтобы вместе закусить собранной братом добычей.
Так они прошли к северу километров сто или полтораста, стремясь к морю, надежному кормильцу сделавшихся оседлыми чукчей-оленеводов. Здесь молодые люди поселились в поварне Ичатка, значительную часть которой, однако, понемножку сожгли за недостатком изредка выбрасываемого морем плавника.
Из ремней брат сделал небольшую сеть и ловил ею рыбу, забрасывая сеть в море на длинном шесте с берега. Ловили линяющих и потому беспомощных уток, гусей, гаг. Делали из собственных волос силки на зайцев, горных сурков, белых куропаток. Били камнями и палками куликов, пеструшек и прочую мелочь. Разумеется, отнюдь не пренебрегали всякими «плодами моря», по выражению итальянцев, то-есть всевозможными морскими ракушками и всякою беспозвоночной тварью. Жили сытно и даже навялили на зиму запас рыбы и мяса. К тому же в начале зимы брату удалось заколоть копьем белого медведя. Медвежатины хватило надолго, а за шкуру выменяли у проезжих чукчей сеть для ловли нерп и немного чаю, табаку и сахару.
Однако за долгую зиму все было съедено, выпито и выкурено, а весна затягивалась, морозы и пурги не прекращались, массового прилета птиц все не было, нерпа не ловилась. Съев последнюю, добытую нерпу, брат и сестра голодали дня три, терпеливо пережидая неистовую пургу.
Наконец муки голода стали нестерпимы. Поэтому, несмотря на непрекращающийся северо-восточный шторм, брат положил на нарточку сеть и котелок, и с мужеством отчаяния отправился промышлять нерпу в белый туман воющей и слепящей глаза пурги.
Нерпа в прибрежное мелководье почти не заходит. Для промысла надо уйти от берета в море километров на двадцать и пере-сечь несколько рядов торосов — ледяных хребтов из хаотически нагроможденных льдин, образующихся в результате столкновения ледяных полей.
Трудно представить себе что-нибудь мучительнее ходьбы по торосному льду. Вообразите, что из невиданных размеров ящика высыпаны беспорядочной кучей куски битого льда — по пяти, десяти, по пятидесяти, по ста кубических метров каждый. Везде, коварно прикрытые тонкой пеленой снега, торчат острые углы и ребра этого битого льда, зияют засыпанные снегом щели, ямы и наполненные водой колодцы. Когда спустишься в ледяной овраг между двумя торосами, то горизонт исчезает — прямо перед глазами торчат крутые, иногда отвесные стены льда, через которые, пользуясь малейшими карнизами и выступами льда, надо перебираться самому и перетаскивать собак и нарту.
Продвижение по торосам сопряжено с ежеминутным риском поломать кости или порвать сухожилия. Ноги скользят по гладкой поверхности льда, проваливаются в трещины, прикрытые снегом, и под тяжестью тела заклиниваются как в тисках между скользкими, сходящимися углом стенками трещин. Иногда охотник проваливается в сугроб с головой не одолевши эту чортову мостовую, выходит на более ровные ледяные поля вдали от берега усталый, избитый и весь мокрый.
Охоту начинает собака: она отыскивает под снегом те отдушины во льду, через которые время от времени выныривает нерпа, чтобы подышать воздухом. В отдушину опускается ременная сеть площадью в восемь квадратных метров, натянутая на четырех деревянных палках, свободно связанных между собою. Сеть, стремясь всплыть, плотно прилегает к нижней поверхности льда и мешает тюленю вылезти из воды. Тюленя это не останавливает: палок и сети он не боится и, торопясь перевести дыхание, нетерпеливо просовывает голову в сравнительно узкую щель между свободно висящим крайним ремнем и деревянной рамой сети и пролезает в отдушину. Набрав запас воздуха, тюлень, как всегда, бултыхается в воду сквозь отдушину головой вниз и, попав в центр сети, начинает биться, запутывается головой и ластами и в конце концов задыхается, захлебнувшись.
Но каждый тюлень имеет в определенном районе довольно много отдушин. Дело случая, попадет ли он именно в ту отдушину, куда поставлена сеть. А если после установки сети отдушина недостаточно аккуратно приведена в прежний вид, то-есть прикрыта снегом, то зверь может и вовсе туда не пойти. Вот почему, опустив свою сеть, голодный и замерзающий молодой чукча должен был целыми сутками лежать на льду под беспрерывной метелью в ожидании либо поимки тюленя, либо мучительной смерти от голода и холода. Лежать без пищи и огня, зная, что такая же голодная и замерзающая сестра сидит одна в разрушенной поварне и ждет — вернется ли брат накормить ее тюленьим мясом, или не вернется никогда!..
