Всемирный следопыт, 1929 № 10 - [44]

В этот день Николаю и Горинову было поручено доставить в зимовье два оставшихся в тундре капкана. На это они должны были потратить около суток. Когда они вышли из зимовья, погода была ясная, — снежная равнина искрилась под лучами солнца. Но около полудня картина переменилась: по небу поползли темноватые облачка, с моря подул ветер, тундра сразу насупилась. В отдалении нарастал глухой шум — это сердилось море, передвигая и кроша льды. В воздухе замелькали снежинки, и не прошло и часа, как земля и небо слились в один крутящийся вихрь, — над тундрой распушила свой хвост северная пурга.

Это была одна из тех бурь, когда даже звери не решаются покидать своих логовищ. Снег слепил глаза, ветер сбивал с ног, захватывал дыхание. О возвращении в зимовье нечего было и думать, и охотникам ничего не оставалось, как вырыть в снегу яму и в ней дожидаться окончания пурги. Долган был достаточно опытен, а потому еще задолго до того, как разойтись пурге, присмотрел в прибрежной расщелине укромное местечко, натаскал плавника, и убежище было готово. Возможность развести из плавника костер оказалась очень кстати — метель продержала охотников в снежной пещере три дня. Разыскав после этого свои ловушки, они отправились в обратный путь.

Уже вечерело, когда увидели впереди очертания знакомой скалы. У ее подножья было расположено их зимовье. Его полузанесенный снегом сруб был уже виден, когда Николай вдруг остановился и, показывая на один из выступов скалы, сказал:

— Смотри, что это делали наши ребята? Этих камней там не было.

— Это вероятно боцман устроил какой-нибудь знак, — ответил Горинов, — он всегда так: где побудет, там обязательно сделает какую-нибудь oтметку.

— Может быть и так… А только зачем же крест?

— Какой крест? Не крест, а просто веха. Это тебе кажется.

— А по-моему там стоит крест.

— А я тебе говорю — веха.

Чтобы разрешить этот спор, охотники оставили лыжи и стали подниматься на скалу. Добравшись до вершины, они сразу увидели предмет их разногласий.

Это была совсем свежая могила, сделанная очевидно лишь несколько часов тому назад. Комья мерзлой земли, груда камней, а над ними простой деревянный крест из плавникового леса. На кресте затес и на нем надпись химическим карандашом. Горинов подошел вплотную и прочитал:

Под сим крестом покоится прах известного путешественника и организатора промысловой артели Никифора Алексеевича Бегичева.

— Ты, парень, не шутишь? — вытаращил глаза Николай.

— Хотел бы шутить, да такими вещами не шутят.

— Что же тогда это значит?

— Значит-то оно одно: пока мы отсиживались от пурги, боцман умер, и вот тут его похоронили… А как же все это произошло? Вот что скажи…

— Ну брат, тут дело не чисто. Вот вспомни мое слово, — сказал Николай и быстро зашагал по направлению к зимовью.

VI. Они рассказывают…

Никифор Алексеевич умер от невзгод полярной зимовки. Ведь ему было шестьдесят лет, а это не такой возраст, чтобы могли безнаказанно пройти те трудности и различного рода лишения, с которыми приходилось бороться. А потом и характер его: он не мог оставаться без дела, не любил, чтобы дело делалось кое-как, за все брался сам. Между тем здоровье его было не важное, с первых же дней экспедиции он стал жаловаться на общую слабость, донимал его также ревматизм, а тут этот случай с продуктами. В середине зимы на их склад продуктов напали белые медведи и почти уничтожили все припасы. Питались поэтому исключительно мясом, а это не могло не сказаться на слабом организме — Бегичев заболел цынгой. Последние дни он почти не покидал зимовья, но все же прямой опасности не было, и товарищи надеялись, что они благополучно доставят Бегичева домой.

Однако развязка пришла совсем неожиданно: за три дня до отъезда, восемнадцатого мая, когда Горинов и долган Николай были на охоте, Бегичеву стало вдруг плохо, а на следующий день он умер. Он погребен на левом берегу Пясины, при впадении ее в Ледовитое море…

Так было рассказано Натальченкой о смерти Бегичева, когда охотники вернулись в Дудинки. Остальные охотники — Сапожников и Семенов — говорили то же самое; только Горинов хранил молчание. Николай еще в пути отделился от товарищей и, взяв свою часть добычи, поехал прямо к себе домой, не заезжая в Дудинки. В рассказах о смерти боцмана не было ничего необычного: всем было известно, что здоровье Бегичева за последние годы пошатнулось, а тут он связался с такими товарищами… Охотники, и главным образом Натальченко, не жалели себя, указывая, что все они ввиду своей неопытности действительно были для Бегичева плохими товарищами. В этом отношении они как бы считали себя виноватыми в смерти Бегичева.

— Самую трудную работу приходилось делать ему, а это такой человек, который, как бы ему ни было тяжело, слова не скажет. Даже больной, он отказывался от лучших кусков пищи в нашу пользу. Без него мы бы пропали…

А в заключение всех этих рассказов были показаны фотографические снимки, сделанные Натальченкой в дни отсутствия из зимовья Горинова и Николая. Снимков было три: «Труп Бегичева», «Бегичев в гробу» и «Похороны Бегичева»[32]. После этого какие могли быть сомнения в правдоподобности рассказанной выше истории? Ей поверил даже Егор Кузнецов, относившийся, как мы знаем, вообще подозрительно к Натальченке и считавший его способным на все.