Всемирный следопыт, 1929 № 10 - [33]
Над северными оленями мне не пришлось работать: без рогов они не представляли для издательства никакого интереса. Поэтому я перешел к белым медведям. Их было тогда двое. Самец, пожалуй такой же огромный, как тот, что сидит в тесной клетке старого зоопарка, и самка — значительно меньше ростом. Длинная густая шерсть на снегу казалась желтого цвета. Белый медведь питается исключительно мясом и обладает необычайно острым зрением. Об этом не трудно догадаться, если сравнить его строгие глаза с подслеповатыми, похожими на пуговицы глазами бурого медведя. Отличные пловцы, зимой они вынуждены были обходиться без воды. Они подолгу играли, а потом на подошвах, как на полозьях, сползали в ров. Там, засунув лапы по самое плечо в щель между льдинами, они, фыркая, ковырялись во льду, поочередно заглядывая в отверстие. Я так и не мог догадаться, чего они искали.
Вскоре отсадили самку, и мишка остался один. Распластавшись на брюхе, склонив голову на переднюю лапу, он часами лежал на возвышении посреди площадки, всем своим видом выражая непритворную грусть. Только отдаленный шум голосов или скрип полозьев выводили мишку из состояния оцепенения. Тогда он поднимался на задние лапы, вытягивал шею и внимательно всматривался вдаль. При этом нижняя губа его, сложенная лодочкой, как-то по-детски оттопыривалась, а пальцы сведенных вместе передних лап судорожно двигались: мишке хотелось есть.
Однажды часов в девять утра к клетке мишки приблизились сотрудник зоопарка и четверо сторожей. Двое из них поставили на землю деревянный ящик, а один стал взбираться на верхнюю площадку, откуда можно открыть железную заслонку, ведущую во внутреннее помещение.
— Готовься, — тихо сказал сотрудник.
Сторожа нагнулись, что-то взяли из ящика и разместились на равном расстоянии друг от друга вдоль рва.
— Угостим сейчас мишку, — сказал один из них.
— Что вы делаете? — тихо спросил я сторожа.
— Сейчас будем самок впускать — одну новую. Боимся, как бы не задрал ее.
— А что у вас в руках
— Гостинец из Художественного театра.
Оказывается, в дерущихся зверей, чтобы разнять их, бросают театральные петарды, с виду напоминающие ручные гранаты.
— Открывай! — раздалась команда сотрудника. — И в отверстии стены, осторожно высовывая голову, одна за другой появились белые медведицы. Сверх всякого ожидания соскучившийся мишка не обнаружил желания драться. Лишь один раз он, вдруг ощерившись, с ревом бросился на испуганную новую самку.
— Миша, ш-ш-ш! — как-то особенно выкрикнул сторож. И под брюхом у медведя разорвалась брошенная петарда. Поджав зад, звери разбежались в разные стороны. Медведи так боятся взрыва, что иногда от одного лишь окрика: «Миша, ш-ш-ш» с ними делаются приступы «медвежьей болезни». Часа два около клетки бродил оставленный на карауле сторож с петардой в руках, а потом удалился, так и не пустив в ход своего оружия.
Последующие дни я с интересом наблюдал, как мишка неуклюже ухаживал за своей новой супругой. Он не отходил от нее ни на шаг. А когда, утомившись, она засыпала, ложился невдалеке и начинал катиться по направлению к ней. Докатившись, некоторое время делал вид, что спит, а потом кокетливо подталкивал ее плечом и будил. Тогда снова начинались игры. Напрасно первая жена старалась обратить на себя внимание мишки. Его оскаленные зубы и сердитый рев держали ее на почтительном расстоянии.
На «острове зверей» было еще одно помещение, отведенное для белых медвежат. Их было четверо. Младший, с большой головой на тонкой шее, курносым носом и лохматой спутанной шерстью, походил скорее на белого шпица. Самый взрослый напоминал настоящего белого медведя. Он все время стоял в четырех-пяти шагах от посетителей, у самого края неширокого рва. На лбу его я заметил над правым глазом косой глубокий шрам.
— С ледокола он, — сказал подошедший сторож.
— С какого ледокола?
— Ледокол «Седой» с экспедиции привез.
— Ну, а шрам откуда?
— А это он вырвался раз, да и бросился на палубе на команду. Разбежались все кто куда. Спасибо кочегару, не растерялся, выскочил из трюма, схватил топор и уложил замертво. Насилу отходили… Потом отдали нам, — заключил сторож свой рассказ.
В полдень медвежата волновались в ожидании еды, а пообедав, все четверо вповалку укладывались спать, издали походя на одного большого белого медведя.
Помещение рядом казалось пустым. Плотники, производившие в террариуме ремонт, выбегали наружу и, наклонившись над барьером, протяжно кричали:
— Ми-и-ша! А Ми-и-ша! Поборись!
На зов их из глубокой ямы в снегу поднимался огромный бурый медведь. Оглядев кричавших маленькими заспанными глазками, он неторопливо подходил к краю рва и некоторое время, казалось, раздумывал. А потом вдруг хватался передней лапой за локоть другой и с каким-то замысловатым движением головы и плеч делал вид, что кладет себя на обе лопатки. Исполнив номер, он так же неторопливо удалялся вглубь и, потоптавшись на снегу, укладывался спать.
Перед клеткой, находящейся несколько далее, рядом со входом в террариум, я провел довольно долгое время. В ней, как в общей камере, помещаются разного рода медведи: бархатно-черный уральский, бурые, несколько маленьких кавказских и, к моему удивлению, белый медведь. Нисколько не стесняясь неподходящим казалось бы для него обществом, он чувствовал себя превосходно, со всеми дружил, играл. В противоположность бурым медведям, всеядным, белый медведь — чистый хищник. Мне показалось странным такое мирное сожительство. Оказывается, медведи воспитывались вместе и с детства привыкли друг к другу.
