Всемирный следопыт, 1929 № 10 - [27]
Работа рисовальщика вообще похожа на охоту. А зарисовка зверей напоминает мне стрельбу по движущейся цели. Приходится приспособляться. Клетки слишком малы. Звери мечутся по ним, от холода часто свертываются, засыпают. Словом, вместо спокойной работы пришлось караулить около каждой клетки, перебегать от одной к другой, ловить зверей «на лету». Приспособления мои не блистали сложностью: фанерный ящик для бумаги, складной стул и пенал. На стул я клал ящик, а сам с фанерным листом и бумагой, укрепленной на нем, бегал вдоль клетки, «охотясь» за зверем. При появлении экскурсии или значительной группы посетителей я складывал свои принадлежности и мерно вышагивал по аллее, стараясь быть похожим на служащего или сторожа зоопарка.
Это не всегда мне удавалось. Однажды группа детей окружила меня и, заметив пенал, лежащий на стуле, долго обсуждала вопрос о том, что я делаю.
— Рисует, — говорили одни.
— Нет, торгует пеналами, — возражали другие.
На вопросы детворы я молчал, загадочно ухмыляясь. Так и ушли ребята, не решив, кто я — рисовальщик или торговец пеналами.
Для художника зеваки самый страшный враг. Стоит ему сесть где-нибудь работать, как сзади словно грибы вырастают пять-шесть человек, упорно смотрящих ему в спину. На просьбу не мешать они обыкновенно отвечают:
— Мы не мешаем, мы только смотрим.
Практика научила меня кротко отвечать таким людям:
— Граждане, приходите через полчаса. Я кончу и покажу вам.
Ласковый тон. заставляет их уходить, но стоит ответить резко, и разгорается спор. А тогда прощай покой, а главное пропадает охота работать.
В зоопарке я делил посетителей на несколько групп. Экскурсанты, — они деловито переходят от клетки к клетке, делая записи, заметки. Мешают мало, потому что торопятся и ходят скопом. Рабочие, — те ходят семьями, стыдясь своего невежества, коверкая надписи на клетках: «Кузаур, казаур, казар», — по складам читают они и робко поглядывают на вас. Так же робко заглядывают они и на рисунок, вежливо извиняясь, стараясь не мешать. Мне кажется, они частенько принимали меня за учёного сотрудника зоопарка.
О детях я и не говорю: от них нет спасения. Разве только сделать выражение лица как у мертвого судака и с видом директора зоопарка прогуливаться вдоль клеток, пока они как саранча не пронесутся мимо. Еще опаснее казалось мне сочетание родителей с малыми детьми. Издали завидев меня, они говорили: «А вот и дядя, который рисует». Затем приближались, брали ребят на руки и становились за моей спиной.
Один раз я отделался от такого любвеобильного родителя, язвительно заметив ему, что в плату за помещение не включена стоимость наблюдения за работающим в зверинце художником. Он ушел, раздраженно бормоча: «Нельзя и посмотреть детям как рисуют». В другой раз это средство не произвело никакого впечатления. Наоборот, разъяренная мамаша долго стояла в отдалении, потрясая руками и крича мне: «Хорош художник! Боится показать свои работы».
Забыл упомянуть еще об одной категории зрителей. Это пьяницы и вредители. Пьяниц я видел всего два раза. Один из них долго стоял передо мной, убеждая меня в том, что он любит искусство. А потом стал жалеть запертых в клетке зверей. В другой раз подошла пара молодых людей в форменных технических фуражках с дамами под ручку. Остановившись рядом со мной, спугнули ястреба, которого я рисовал, и закричали:
— Улетела птица, ха-ха-ха!..
Вредителей я не встречал. Сторожа рассказывали мне, что есть люди, дающие зверям вместе с едой разного рода предметы: осколки стекол, гвозди, камни. Раз будто бы кто-то из посетителей, оставшийся неизвестным, дал слонихе французскую булку со вложенным внутрь лезвеем бритвы жиллет, и будто бы умная слониха отказалась есть такую булку.
Не знаю, правда ли это. За все время лишь дважды я видел хулиганов-зрителей. Оба раза в помещении львов. Какой-то мальчонка приспособился к загородке и харкал в рычащих на него черных пантер. Сторож выгнал его из помещения. Черные пантеры вообще противны, злы, рычат на посетителей. Я думал, что в этом крылось объяснение плевков. Но вскоре увидел другого мальчишку лет четырнадцати, который старался оплевать презрительно смотрящего на него льва.
Вредители более безобидного типа — это те, которые испытывают желание коснуться зверей, поласкать их, накормить. Говорят, что до запрещения давать зверям корм медведи летом к вечеру так обжирались, что не в состоянии были двигаться. Сказать по правде, я так свыкся за три месяца со зверями, так близко принимал их интересы к сердцу, что обрушивался на нарушителей правил зоопарка, угрожая им штрафом.
Суровые холода, наступившие сразу, необходимость ловить зверей в нужных мне позах, а главное — множество новых впечатлений — заставили меня вместо трех недель провести в зоопарке три месяца.
Сможете ли вы спокойно рисовать, если увидите перед собой клетку с надписью «барсук», а в клетке ни малейших следов ее обитателей. Не остановитесь ли вы, так же как и я, перед такой клеткой и не будете ли ждать лихорадочно появления нужного вам животного? Барсуки, как и все спящие зимой звери, в зоопарке от усиленного питания зиму проводят без сна. Но зато прячутся в нору и показываются лишь во время раздачи еды, чтобы быстро схватить кусок мяса и снова спрятаться.
