Всемирный следопыт, 1929 № 09 - [23]
Однако Уппа не направился в джунгли, синей стеной встававшие на горизонте. Неуклюжий поджарый малый грузно шлепал по улицам, с любопытством всматриваясь в окружающий мир. Он зорко наблюдал за всеми действиями людей, казалось даже вслушивался в их беседы.
На площадях и бульварах Уппа чувствовал себя как дома. Распустив по ветру широкие уши словно гигантские веера, тяжелой рысцой он трусил по аллее, направляясь к лавкам за утренней поживой. Иногда он стоял, неподвижный как изваяние древне-индусского храма, величественно подняв хобот, втягивая ароматный вечерний воздух, или грузно топтался на месте, раскачиваясь всем телом, исполняя древнюю пляску слонов, или терся о каменную ограду, чтобы очистить растрескавшуюся кожу от колючек и свирепых слепней. В эти минуты он был похож на своих сородичей, которые с незапамятных времен топчут дикую почву Африки.
Уппа старался найти себе нового хозяина, но это ему не удавалось. Всякий был рад позабавиться с ручным слоном, подразнить его, сунуть ему в хобот булку, пряник или плод, но никто не хотел сделать его членом своей семьи.
Негры относились к слону с затаенной враждой: сородичи Уппы немало досаждали им, вытаптывая поля, ломая заборы и расшатывая хижины. Глядя на Уппу, они мысленно подсчитывали, сколько могло в нем оказаться мяса: негры — охотники до нежного мяса молодых слонов. Но конечно ни один из них не дерзнул бы покуситься на жизнь правительственного питомца: французские власти уже успели внушить туземцам ужас.
Но правительство и не думало заботиться о своем питомце. Вероятно оно полагало, что он достаточно вырос, чтобы самому себя прокормить. Оно великодушно предоставило в его распоряжение загон в городском парке. Загон этот был всегда открыт, и Уппа мог входить и выходить оттуда когда пожелает.
Парк был расположен на краю города, и с его холмов открывался широкий чисто африканский вид. Крытые соломой хижины негритянских поселков подступали к городу. Далее расстилались желтовато-бурой пеленой ямсовые и просяные поля. На горизонте под шатром серобирюзового неба вставали джунгли, мрачные и таинственные.
Как-то раз Уппа, выйдя из загона, остановился на одном из холмов и начал пристально всматриваться в сторону леса. Внезапно его охватило странное томление. Он почувствовал словно зуд в голове. Уппа почесал голову об ограду, которая чуть не повалилась от его прикосновения. Лесные дали притягивали его. Приподняв хобот, он жадно понюхал ветер, приносивший ему вести о родных джунглях. Его маленькие глазки влажно заблестели. Он расставил уши, как это делала его мать в моменты приближения опасности, и устремился в сторону джунглей.
Но порыв его быстро прошел. Выбежав за ограду парка, Уппа остановился, в нерешительности потоптался на месте. Потом уши его опустились, вялые как тряпки, хобот понуро поник, глазки потухли. Слон угрюмо поплелся к центру города.
Итак, Уппа выбрал город. Правда, вряд ли он найдет себе там нового хозяина, но лавки и ларьки целый день открыты, и всегда можно ожидать сладкой поживы. Слабость Уппы к сахару была хорошо известна всем в городе. Обывателей забавляло, когда длинный серый хобот просовывался сквозь решотку веранды и осторожно брал лакомые куски. Слон засовывал их в пасть и долго ритмично пережевывал.
Голова Уппы появлялась в дверях магазина, хобот просительно протягивался в сторону прилавка. Хозяин поднимал от счетов потное усатое лицо:
— Ах ты, старый лакомка! Опять пришел клянчить. А ну-ка, Пьер, угости его.
Мальчишка-приказчик отламывал добрую половину сахарной головы и давал слону. Уппа брал сахар и немедленно отправлял в рот. Его глазки сияли от наслаждения.
На туземные базары Уппа обычно не ходил. Там ничего не было кроме рыбы, мяса и бананов, и все это за прочной деревянной решоткой. Туземцы недолюбливали Уппу. Губастые жирные негритянки-торговки отгоняли слона-попрошайку ударами палки. Поэтому симпатии Уппы были решительно на стороне белых.
III. Уппа празднует взятие Бастилии.
Однажды — это было 14 июля — Уппа, выйдя на очередную прогулку по городу, нашел все лавки и ларьки закрытыми. Напрасно тыкался он хоботом в ставни — он ударялся о засовы и замки. Над всеми домами плясали по ветру трехцветные флаги. По улицам двигалась праздная расфранченная толпа. Слышались бравурные взлеты марсельезы.
В этот день ни одна рука не протянулась, чтобы дать голодному слону хоть кусочек сладкого белого камня или печенье. Уппа угрюмо брел назад в загон, где на худой конец можно было пощипать жесткой высохшей травы. Когда он проходил мимо кафэ «Паризьен», пьяные крики, несшиеся оттуда, заставили его остановиться. Не будет ли здесь какой поживы? Слон повернул голову и стал приглядываться к публике, сидевшей на веранде.
Кафэ было переполнено. За столиками сгрудились чиновники, торговые агенты, приказчики и офицеры оккупационного корпуса. Они праздновали падение Бастилии, отмечая этот великий день обильными возлияниями. Публика сидела в кафэ с одиннадцати часов утра и была сильно навеселе. Уже много раз пропели марсельезу, выпили и за Фоша, и за Пуанкарэ, и за победоносную французскую армию, и за дорогих союзников и даже… за падение Советов. Хриплые тосты словно петарды
