Всемирный следопыт, 1929 № 06 - [19]
Возбужденные, веселые, бродили по городу Рави и его мать, забыв об усталости. Много чудесного видели они. Когда наступили сумерки, они вернулись в сад правителя.
Дзинь! дзинь! дзинь!.. — разносились по всему городу звуки гамеланга, призывая народ на торжество. Вот и оркестр. Около двенадцати стариков сидели на земле возле сцены, скрестив ноги; перед каждым из них стоял музыкальный инструмент своеобразной формы. Инструменты были сделаны из дерева и украшены затейливой резьбой. Торжественно гудели гонги, к ним примешивался тонкий плач ребаба — туземной двуструнной скрипки. Гулко ухали пузатые тамтамы, надрывно визжала флейта; ангклонг — бамбуковая лира — мелодично вздыхала. Под ударами молоточков напевно звенели металлические пластинки и разноголосо заливались колокольчики. То буйная, победная, словно поступь героев, стремящихся в бой, то нежная, дремная, как колыбельная песня, мелодия росла, ширилась, расплескивалась над городом дурманными волнами.
Рави едва мог дождаться, пока наконец началось представление. На сцене стояли все девять богов яванского пантеона и бесчисленное множество героев. Он не раз видел их дома в заповедном ларце. Но теперь они выглядели так странно, совсем не так, как дома. Они ожили и порывисто двигались. Изумрудные, пурпурные, сапфирные и оранжевые плащи переливались в мерцании факелов, сверкали разноцветные камни и золотые вышивки.
По временам Рави начинал сомневаться, что это отец заставляет двигаться кукол, — так естественны были их движения. Несмотря на то, что он знал тайну вайанга, куклы все же оставались для Рави богами и внушали ему священный трепет. В представлении мальчугана правители мира были существа, искусно сделанные руками человека и оживляемые звуками гамеланга и колдовством его отца. Где бы и когда бы он ни слышал гамеланг, в его воображении неизменно вставали видения богов и героев.
В период бесконечных зимних дождей было мало праздничных дней. Старый Амат целыми днями просиживал дома, делал новых богов и починял старых.
Рави присматривался к работе отца и мало-по-малу научился сам делать богов. Он изготовлял их из всего, что попадалось под руку: обрезки буйволовой кожи и шелка, кусочки дерева, полированная кость, черепашьи щиты, проволока, воск, краски, позолота — все шло в дело. Он строго придерживался традиционной формы и размеров, но в то же время ни одна марионетка не походила на другую. Каждая фигурка носила отпечаток его снов и фантазий, воплощала капризы его мысли. Мальчик гордился изделиями своих рук. Ему казалось, что он вкладывает в них частицу тех сил, которые чувствовал в себе.
Часто по вечерам к ним приходили соседи послушать рассказы старого Амата. Нарядный, покрытый черепицей домик даланга состоял из одной большой комнаты и был окружен многочисленными пристройками из бамбука, крытыми пальмовыми листьями и корой. В одном углу комнаты находилось небольшое возвышение, где на разостланной саронге, скрестив ноги, восседал «держатель богов». Красный ларец служил ему опорой для спины. Над возвышением висела на трех серебряных цепях арабская лампа — большой шар зеленого стекла, внутри которого на поверхности масла плавал горящий фитиль. Лампа отбрасывала слабый дрожащий свет. Самые обычные предметы казались таинственными. Лица слушателей становились плоскими, угловатыми, подобно, силуэтам, вырезанным из пергамента, или фантастическим лицам на китайских чашечках.
До глубокой ночи сидели гости, скрестив ноги или примостившись на корточках; около каждого стоял ящичек с бетелем (вид перца) и туземными сластями, завернутыми в свежие зеленые листья. Время от времени слушатели брали кусочки бетеля, клали их в рот между языком и щекой и долго жевали, выплевывая струйки мутно-красного сока в высокие сосуды из желтой меди. С наслаждением потягивали они сладкий ароматичный чай из дымящихся чашечек. Внимательно прислушивались к повествованию о славе давно минувших лет, когда Ява была свободным островом, когда еще не приходили белые завоеватели, когда боги запросто спускались на землю, звери не были немы и принимали участие в судьбах людей, а птицам незачем было летать, так как всем было достаточно места на земле. Славное то было время… И малайцы как бы выростали в своих собственных глазах, слушая рассказы даланга.
Но замолкал рассказчик, и слушатели возвращались к действительности и горько смеялись над красивым вымыслом. С беспечным пренебрежением принимали они жизнь так, как она есть. Долголетнее рабство и жестокая эксплоатация со стороны белых завоевателей наложили неизгладимую печать на малайцев и почти убили в них надежды на свободу…
Но для Рави эти рассказы отца не проходили даром. Из многочисленных повествований Амата мальчик вынес одно: некогда народ его наслаждался полной свободой и благополучием, но вот пришли белые завоеватели, отняли у них землю, леса, все дары земли и превратили их в полурабов. И в сердце мальчика поднимался смутный протест против несправедливости белых. Воображение рисовало ему заманчивые картины: он уже видел себя народным героем, призванным освободить своих соотечественников от европейского ига. Освобождение рисовалось ему не иначе как при помощи сверхъестественной силы, верховного божества, которое призовет его, Рави, для выполнения своей воли…
