Всемирный следопыт, 1929 № 06 - [10]
— Они сделаны из слюней, — серьезно говорит Горлов, боязливо ощупывая свои «Кандалакши».
Но это печальное обстоятельство не мешает ему смело подлезть под кучу валежника и, понатужившись, сбросить с него толстый пласт снега. Под валежником открывается берлога.
— Здесь мы разведем костер.
Самый важный в тайге инструмент — топор — представлен у нас маленьким саперным топориком. Но это его официальное название. Горлов, большой противник всяких официальностей, называет его «чинариком». Сначала на лыжах, а потом прямо по пояс в снегу мы лазаем кругом нашей стоянки в поисках сушин. И через полчаса на снегу лежат семь прекрасных сухих елок дециметра по два в поперечнике. Это сделал «чинарик». Он с честью выдержал испытание.
Костер удается наславу. Правда, по мере того как тает снег, огонь уходит все глубже и глубже в берлогу под валежником. Но все таки он позволяет нам снять гнусные скользкие «Кандалакши» переменить чулки и, протянув ноги к костру, благодушествовать. А когда закипает наконец чайник, сожравший целую уйму снега, и взрывается крышка на банке с мясными консервами, брошенной в костер, настроение взлетает на вершины. Его не могут испортить ни потерянная перчатка Горлова, ни то, что консервы оказываются тухлыми Терять перчатки — не новость для Горлова. Но в этом виноват не он, а Лапландия, которая дает столько тем для зарисовок, что приходится на ходу, где-нибудь на крутом склоне, катясь на лыжах, вдруг скорей-скорей сдергивать с рук перчатки, чтобы успеть во-время схватиться за карандаш. А консервы… ну, что начат консервы, когда нас обступают костлявые силуэты елок, когда костер оживленно трещит, освещая снег, обнажившиеся из-под него кустики мха, наши сохнущие ноги, от которых идет пар, когда над головой кувыркается Большая Медведица, а в желудке уютно от выпитого горячего чая с сахаром…
Горлов устраивается на ночлег под большой елкой, я остаюсь у костра. Я не надеюсь, что здесь будет теплей, костер потухнет, как только я засну, но мне не внушает доверия темное логово, облюбованное Горловым.
Ночью начинает морозить, и отсутствии малицы чувствуется основательно. Лыжная куртка явно недостаточна для таких экспериментов. Потом идет снег, очень неприятно тает на лице; я засовываю под шапку чулок и закрываю им глаза и нос.
Просыпаемся на рассвете с решением сейчас же трогаться в путь. Кипятить чай настроения нет. Но собравшись, обнаруживаем, что без костра нам все-таки не обойтись: раскисшие накануне «Кандалакши» смерзлись за ночь в таких неестественных позах, что натянуть их на ноги нет никакой возможности. Нужно оттаивать их над огнем.
Второпях мы проделали это плохо и весь обратный путь чувствовали, что кто-то производит над нами китайские пытки, засунув наши ноги в деревянные колодки.
Вечером на Монче-губе Федор много смеялся над пропавшей Вити-губой, которую мы должно быть прошли мимо, забрав слишком к востоку. Этот лапландский траппер потешился и над нашим ночлегом в лесу. Он не мог понять, как можно мерзнуть в тайге, имея топор и спички.
— Случается, целый месяц ходишь в лесу, — говорил он. — Морозы бывают такие, что деревья лопаются, а холода никогда не чувствуешь.
Нудью надо ставить: с ней в лесу тепло, как дома у камелька.
И рассказал, что такое нудья.
Для нее нужно срубить две большие крепкие сушины и положить их одну на другую, укрепив верхнюю колышком, чтобы она не свалилась, и засунув под нее клинышки, чтобы получился просвет между стволами. Рядом с нижней сушиной кладут сырняк и на нем разводят костер во всю длину деревьев. Огонь должен быть направлен под верхнюю сушину. Когда обе сушины «ударят в уголь», клинышки вышибают, верхнее дерево ложится плотно на нижнее, и нудья готова. Она горит всю ночь, не боится ни дождя, ни ветра, ни снега и не требует никакого ухода за собой. Если ночь очень холодна, можно устроить две таких нудь и и лечь между ними. Но расстояние между нудья ми должно быть не меньше пяти метров. Иначе можно сгореть — так много жара дает эта усовершенствованная таежная печка.
XII
Тайга требует жертв. — Сейд-обжора. — Трудный подъел?. — Окаменевшие волны. — Гибель отступнику! — Лесной водопровод.
За наше отсутствие на Монче-губу приехал дядя Федора, старик Калин Иваныч, и сообщил, что новость о пропавшем человеке уже не новость. Исчезнувшего Андрея нашел по следам один охотник еще до пурги.
Вот что рассказали ему следы.
Андрей вышел налегке, не рассчитывая долго оставаться в лесу. Он только хотел осмотреть свои капканы и поставить новый на Лебяжьей реке, куда пришла недавно с Круглого озера выдра. Все это Андрей благополучно сделал в два дня, как вдруг его заинтересовал лисий след. Он пошел по нему, углубился в лес. на другой же день лису выследил и убил. Убил и песца, а потом долго искал спрятавшуюся на деревьях белку, не нашел и отправился в обратный путь.
Ночь его застала на большом болоте, где было совсем мало сухого леса, и, немножко посидев, он скоро тронулся дальше. В эту ночь после долгой оттепели ударил мороз, и снег в лесу был покрыт таким твердым настом, что лыжи не оставляли на нем почти никаких следов. Все таки охотнику удалось узнать, что Андрей вдруг свернул со своего пути. Может быть там были какие-нибудь интересные следы, или он погнался за куропаткой, но только он скоро вышел на полянку и долго стоял на ней. Потом перешел на новую полянку и снова остановился. Вот тут-то и произошло с ним несчастье. Он оперся на ружье. Наст не выдержал, провалился под ложей, и сучок, который торчал в снегу, задел за спуск. Пуля попала в грудь, и Андрей тут же умер от раны. Он только немного прополз по снегу, окрасив его своей кровью. Так и нашел его охотник в снегу, мертвого, с перекошенным от боли или от предсмертного крика лицом…
