Всемирный следопыт, 1929 № 04 - [36]
Двенадцатилетняя Осмарина, завидев гостей, убежала в лес и вернулась лишь немного спустя, прикрывая наготу тряпкой. Это значит, что в ее детскую душу просочилось уже несколько капель цивилизации. Я подарил ей жестяную ложку, она запрыгала от радости и захлопала в ладоши.
У хозяина хижины, как подобает стремящемуся к прогрессу «кабокло» (лесной житель), имелись уже: коробок спичек, несколько металлических крючков, два небольших ножа и большой, с широким лезвием нож-тесак.
В тот момент, когда мы появились, он собирался на охоту за черепахами. Его понуждал к этому голод ребят, жена же чуть не силой выталкивала его из хижины к небольшой лодке. Увидев нас, хозяин хотел было воспользоваться предлогом и не отправляться на ловлю, но мне захотелось принять участие в ней, и я тоже стал его поторапливать.
Я наскоро выпит отвара из коры коричного дерева, проглотил несколько кусков сушеной рыбы «пирарука» и был готов к отплытию. Откуда взялось в моем утомленном организме столько энергии, не знаю сам и никогда не пытался дать ответ на этот вопрос. Элек остался в хижине, мы же с Назирдо (имя хозяина) пошли к реке.
В небольшую, выступающую всего на несколько сантиметров из воды лодку мы уложили гарпун, лук с тремя стрелами и тяжелый деревянный молот. Я взял в руки длинные, метра в два каждая, стрелы и с любопытством стал их рассматривать.
Металлический наконечник стрелы (какая драгоценность на Амазонке!) крепко насажен на древко. К концу стрелы привязана бечева. Подстреленное такой стрелой животное легко становится добычей преследующих его охотников, так как скоро ослабевает от потери крови.
Я занял место на корме, индеец — на носу, мы взмахнули веслами и двинулись против течения. Раз, два!.. Раз, два!.. Здорово мчится лодка! Каждый взмах круглолопастных весел далеко уносил нас вперед. Время от времени я давал веслом направление лодке. Лицо мое обливалось потом. Спутник мой при каждом взмахе весел испускал, по привычке индейцев, глубокий вздох:
— Гух!.. гух!..
Мы подходили к берегу, борясь с бешеным течением. Редкий пальмовый лес подступал к реке; у подножия величественных пальм простирались влажные заросли тростника — приют рыб, черепах, крокодилов и москитов.
Вскоре мы очутились в тихой заводи, среди высоких зарослей речной травы. Назирдо неподвижно сидел на носу, держа лук на коленях.
Поминутно с пронзительным свистом вспархивали стаи белых «гарс», плавно развертывая в воздухе серебристые перья хвоста. На пальмах зеленые, с красными головками попугаи ссорились между собой, как воробьи. Душный, пропитанный влагой аромат струился над травами. Огромная рыба-вол, достигающая нескольких метров длины, металась у берега, разбрызгивая кругом воду; отвратительная птица «соко» плескала крыльями по воде и протяжно хохотала, предупреждая все живое о приближающейся опасности. Целые тучи сверкающих бирюзою бабочек взлетали над рекой, словно сорванные с деревьев листья. Когда они снова спускались на воду, то были подобны тончайшим осколкам неба.
Вдруг Назирдо уставился на небольшой круг на воде, опустил на воду привязанное к борту весло и схватился за лук. Гибкий, как змея, он вытянулся во весь рост и смерил глазами расстояние от лодки до центра расходящихся на воде кругов. Было метров сорок. Затем он поднял руки вверх и посмотрел на небо, словно метил в солнце. Лук, прямой как пальма, согнулся дугой в могучих руках индейца. Зазвенела натянутая тетива. Охотник прошептал какое-то индейское заклинание. Стрела полетела. В воде что-то булькнуло…
— Аноптадо![21]) За весла! — повелительно крикнул индеец, пристально глядя на что-то, чего я не мог различить.
— Маис рапидо![22]) У-га!..
Весла загоняли воду под монтарию, которая дыбилась, как конь, над рекой. Мне некогда было рассматривать стрелу, которая, казалось, уплывала вместе с течением. Скорость ее, однако, уменьшалась, мы же не замедляли хода.
Улучив момент, Назирдо схватил весло. Он держал в руках конец бечевы от стрелы, торчавшей из воды.
Вдруг вода забурлила, и передо мной всплыл среди пенящихся волн блестящий щит черепахи. Назирдо натянул бечеву. Черепаха, взбешенная острою болью, кинулась прямо на лодку. Лодка взметнулась носом кверху, я потерял равновесие и вместе с веслом упал в воду.
Что-то твердое ударило меня в ногу. Я почувствовал тупую боль. Инстинктивно схватился я за борт, накренив лодку, но Назирдо так сильно хватил меня веслом, что я тотчас же выпустил из рук единственный «якорь спасения».
Я плыл за лодкой, которая быстро удалялась, увлекаемая черепахой. Я почувствовал, что силы меня покидают. В ответ на мой пронзительный крик о помощи индеец бросил мне длинную веревку из крепких пальмовых волокон. Я судорожно ухватился за нее и подтянулся к корме.
— Осторожно… чтобы не перевернулась, — сказал Назирдо, спокойно вычерпывая из лодки воду при помощи скорлупы лесного ореха. Из левой руки он не выпускал бечевы.
Я уцепился обеими руками за скользкий борт, но, высунувшись наполовину из воды, почувствовал тяжесть своего тела. Штаны, перевязанные в щиколотках, набухли от воды. В глазах у меня мелькали красные пятна, может быть, от кровавой полосы, которую черепаха оставляла на воде. Мне очень хотелось выпустить из рук лодку и отдохнуть в пучине Амазонки. Воспоминание о матери и далеком доме на мгновение вывело меня из полуобморочного состояния.
