Всемирный следопыт, 1929 № 02 - [29]
Видела ли птица мои движения и что она поняла из виденного, не берусь сказать. Мне кажется, она не могла не заметить блестящего лезвия моего ножа. Во всяком случае она продолжала стоять на месте. Тогда я решил использовать этот благоприятный момент. Птица находилась гораздо ближе ко мне, чем к гнезду, и я попробовал отвинтить камеру от штатива, чтобы направить ее на журавлиху. Аппарат отвинтился необычайно легко, — вероятно, винт был в неисправности, — и не успел я ахнуть, как камера выскользнула из моих рук и погрузилась в болото. Казалось, какое-то живое существо нырнуло в хлюпкую темную глубину…
В стене под крышей, на передней стороне моего убежища, зияла теперь во мху круглая дыра, в которую я перед тем с такою тщательностью вставил объектив аппарата. Через это отверстие я видел, как птица вытянула шею и внимательно во что-то всматривается. Она должна была слышать всплеск воды и могла видеть (так мне казалось) каждую мелочь в полосе света, который проникал теперь в мою засаду через зияющее отверстие. Я сидел, лишенный возможности двигаться или фотографировать, моя камера лежала в воде, вероятно, безнадежно испорченная, а мозг сверлила гнетущая мысль, что птица открыла мое присутствие, и все пропало. Поистине, злосчастный день!..
Однако то, что произошло, укрепило меня в убеждении, что журавль занимает особое место среди птиц. Вместо того, чтобы закричать и улететь сломя голову, как сделали бы любой вальдшнеп или дикая утка, журавлиха помедлила минуту-другую, словно обсуждала создавшееся положение, и затем спокойно, осторожно направилась через болото прямо ко мне. Что я пережил — без камеры — при медленном приближении птицы, легче себе представить, чем описать. Увы, какие дивные снимки мог бы я получить, когда журавлиха приближалась ко мне в ярких лучах солнца, во всем блеске своего свинцово-серого оперения!..
Я ожидал каждую секунду, что птица увидит меня через дыру, в которую был вставлен объектив. Журавлиха приблизилась ко мне на расстояние трех метров. Я прижался как можно плотнее к стене, стоя в воде выше чем по колено. В конце концов я уже не видел ничего, кроме длинных ног птицы. Затем исчезли и они. Я боялся пошевельнуть пальцем, чтобы себя не выдать. Прошла целая вечность… Когда я потом взглянул на часы, оказалось, что прошло три четверти часа, прежде чем я снова увидел птицу. Повидимому, она за это время прогулялась по крыше моей засады, несколько раз обошла холмик кругом, то и дело останавливаясь, чтобы хорошенько расследовать в чем дело. Когда я снова увидел птицу в маленьком поле зрения, которое мне открывалось через дыру в стене, она кончила обследование и длинными шагами удалялась от холмика. Подойдя к гнезду, она несколько раз перевернула клювом яйца и спокойно на них уселась.
Только тогда решился я признать положение спасенным и стал заделывать мхом опасное отверстие в стене, осторожно выбирая те мгновения, когда зоркий карий глаз птицы был обращен на что-нибудь другое. Только когда дыра была заткнута, я смог засучить рукава, чтобы выудить камеру. Я ее достал, но в каком она была виде — это я мог лишь подозревать в темноте моего убежища. Несмотря на все мои предосторожности, журавлиха, вероятно, заметила какое-нибудь движение. Она опять поднялась, вытянула шею (поистине, она была ростом почти с человека!) и тем же уверенным шагом стала приближаться ко мне, не спуская глаз с подозрительной кочки.
Это повторялось несколько раз в течение дня. Полчаса, час или больше журавлиха спокойно сидела на яйцах и подолгу не смотрела в мою сторону. Но внезапно подозрения снова пробуждались в птице, даже без всякого повода с моей стороны. Тогда с глазами, «строгими, как у прусского полицейского», журавлиха направлялась к кочке, останавливалась, оглядывалась по сторонам, потом изчезала из поля моего зрения. Немного погодя она снова появлялась и шла обратно к гнезду.
Прошло довольно много времени. Вдруг мне показалось, что от долгого глядения через щель у меня задвоилось в глазах. Нет, это было действительно два журавля: самец следовал за самкою. Повидимому, все это время он находился тут же, но стоял позади моего холмика, где я не мог его видеть. Прогулки журавлихи к холмику и обратно, очевидно, совершались по молчаливому соглашению с самцом. И вот они вдвоем жеманно и важно разгуливали передо мной в ярком солнечном свете — а у меня не было камеры. Проклятье!..
Прогулявшись некоторое время, самец остановился, наполовину скрытый деревьями, а самка снова направилась к гнезду. Я получил, наконец, возможность привести себя в некоторый порядок, после чего принялся внимательно рассматривать этих удивительных птиц. Самец все время вел себя одинаково. Он не совался вперед, и я ни разу не видел, чтобы он садился на яйца или ими занимался.
Я все время говорю «самка» и «самец», однако, не могу привести в подтверждение этого никакого доказательства, хотя вполне уверен, что заботилась о гнезде именно самка. Птицы походили друг на друга, как две капли воды, только самец казался чуточку меньше самки. Признак, по которому я научился их различать в эти немногие дни, заключался в том, что самец держал шею более прямо и граница между черным и белым оперением на шее была у него несколько других очертаний. Однако краснобурое поле на их спине было совершенно одинаковое. Об этой особенности журавлиного оперения следует сказать несколько слов.
