Всемирный следопыт, 1928 № 02 - [38]
НЕОБЫЧАЙНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ
БОЧЕНКИНА И ХВОЩА
>СЕРИЯ ЮМОРИСТИЧЕСКИХ РАССКАЗОВ
>В. ВЕТОВА
Два дня прожили мы с Семен Семенычем в Москве. За это время болезнь моего друга сняло как рукой. Мы побывали во многих интересных местах, но самое для нас интересное — московский зоопарк — мы нарочно оставили напоследок. Его осмотром мы должны были закончить свою московскую эпопею.
По случаю воскресного дня народу здесь собралось видимо-невидимо, и мы порядком постояли-таки у кассы, прежде чем купили себе билеты.
Первые звери, которых мы увидали, оказались самыми обыкновенными зайцами. Какой-то «спец» водил за собою тучу народа и, остановившись перед зайцами, объяснял экскурсантам про защитную окраску зверей. Заяц-русак имеет шкурку, подходящую под цвет полей, в которых он кормится и ложится на отдых. Заяц-беляк зимою становится белым, так что его трудно увидать в лесу, среди запорошенных кустиков и пеньков. Все это устроено в природе нарочно для того, чтобы зайчики могли спасаться от нескромных взглядов своих бесчисленных врагов. По словам «спеца», почти все дикие животные имеют защитную окраску, которая служит либо для защиты, либо для охоты.
Зоопарковские зайцы оказались, как зайцы, и не могли удивить таких искушенных охотников, как мы.
— Подумаешь, невидаль!.. Русака показывают! Мы почище этих на горбах своих таскали, — проворчал Семен Семеныч. Толкаться по саду с экскурсией показалось нам скучноватым, и мы отправились самостоятельно.
Мы шли среди зверей и удивлялись на каждом шагу: волки, медведи, зобастые пеликаны — все было настоящее, живое, разумное — и «только не говорило»… Впрочем, одно из этих животных говорило… Оно говорило на чистом русском языке. Это был большой зеленый попугай.
Проходя мимо его клетки, Семен Семеныч спросил:
— А это что за птица?
Неожиданно для нас птица отрекомендовалась сама:
— Попочка… Милый попочка, — сказала она, приветливо кивнув нам головой.
Семен Семеныч в удивлении отступил на шаг и недоумевающе оглянулся на меня.
— Слыхали? — спросил он меня.
— Слышал. Ну, и что же тут удивительного? Разве вы не знали, что попугаи говорят?
— Хотя читал про это самое у Робинзон Крузе, но, простите за откровенность, не доверял. Теперь вижу, что Робинзон Крузе прав.
Семен Семеныч смело вступил с попугаем в разговор.
— Эй, крылатая тварь! — обратился к попугаю мой друг. — Хотя ты и насекомая, а все-таки маленько соображаешь. Скажи мне, кто я такой?
— Дурак! — крикнула птица.
— Прошу не выражаться! От такого же слышу!.. А кто из нас дурей — еще неизвестно… — возмутился мой друг.
Мы тронулись дальше и неожиданно очутились против клетки со львом.
Много слыхал Семен Семеныч про этого царя зверей, но видеть его ему еще не приходилось. Долго простояли мы здесь с моим другом. Железная решотка отделяла двух львов, одного от другого. Один из них был натуральный. Другой был — Семен Семеныч! Один обладал желто-бурым покровом, другой — зелено-клетчатым. На голове одного была грива. На голове другого — «здрасте-прощайте»… И все-таки — оба были львами, оба были грозою животных. В строгом молчании смотрели они теперь друг другу в глаза и многое переживали…
Эта молчаливая картина надолго врезалась мне в память: Семен Семеныч и лев, смотрящие друг на друга!
Кенгуру был также удостоен нашего внимания. Про это животное Семен Семеныч даже и не слыхал. Когда же он узнал, что у кенгуру есть на груди карман для ношения собственных детей, он многозначительно заметил:
— Специальный зверь.
Мы проходили мимо огороженной лужайки. За изгородью стояло большое мохнатое животное. Оно необыкновенно гордо и презрительно посматривало на нас, высоко задрав длинную шею. Животное что-то жевало.
«Лама — дразнить воспрещается» — прочли мы на вывеске.
— У-у, гордая, — заметил Семен Семеныч, разглядывая ламу. — А впрочем, зверь как зверь…
Интересу в нем нет.
Жуй, дура, себе на здоровье, — обратился он к животному.
Не знаю, все ли ламы понимают человеческую речь. Во всяком случае эта лама прекрасно поняла, что ее обозвали дурой, и гордячка сочла себя оскорбленной. Она ответила Семен Семенычу метким плевком в нос.
Семен Семеныч остолбенел.
— Ах ты, подлюга!.. Шпана несчастная! — вскрикнул он, вытирая лицо.
— Тьфу! — повторила лама и украсила новым плевком клетчатую жилетку моего друга.
— Ах, ты, чортова плевательница! — вскипел Семен Семеныч.
Мой друг рассердился не на шутку, и я поспешил успокоить его.
— Бросьте, Семен Семеныч! Идемте отсюда. Охота вам связываться со всякой скотиной…
Тут попало от ламы и мне, потому что слово «скотина» тоже, повидимому, не понравилось несносной гордячке.
Нам пришлось отступать. Семен Семеныч был оплеван и долго еще ворчал.
— Зазнались звери… Давеча крылатая тварь обругала ни с того ни с сего, а сейчас заплевала с головы до ног ламиха… Больно гордые стали — им и слова сказать нельзя! Разве это дело: чуть что — сейчас уж и плеваться… Ну, разве для того я новый пиджак Свинолупову заказал, чтобы его оплевывали всякие коротконогие твари!
