Всемирный следопыт, 1928 № 01 - [24]
«Среда, 5 января 1927 года. Широта 27°14′, западная долгота 28°. Спокойная погода. Голубое небо с низкими перистыми облаками. Море — как стекло. Во вторую склянку средней вахты первый помощник доложил, что видел сверкающий предмет, который высоко выпрыгнул из моря и затем упал обратно. Его первое впечатление было, что это какая-то странная рыба, но, посмотрев в подзорную трубу, он заметил, что это был серебряный шар, такой легкий, что он скорее лежал, чем плавал на поверхности воды. Меня вызвали, и я увидел шар, величиной с футбольный мяч, ярко сверкавший почти в полумиле от нашего судна. Я застопорил машины и послал бот со вторым помощником, который подобрал эту вещь и доставил ее на борт.
При рассмотрении оказалось, что это— шар, сделанный из какого-то очень гибкого стекла и наполненный столь легким газом, что, когда его подбрасывали в воздух, он плавал, как детский воздушный шар. Он был почти прозрачен, и мы могли разглядеть внутри его что-то вроде свертка бумаги. Материал шара был такой упругий, что мы встретились с величайшими затруднениями при наших попытках разбить его и добраться до бумаги.
Молоток не брал его, и только когда старший машинист положил его под машину, шар разбился. К сожалению, он разлетелся в искрящуюся пыль, так что не было возможности собрать куски. Однако мы достали бумагу и, рассмотрев ее, заключили, что она имеет большое значение».
Это все, что мы «знаем о происхождении повествования Кируса Дж. Хедлея, которое мы сейчас приведем без малейших искажений.
Кому я пишу? Смело могу сказать: «всему миру» — но так как это адрес весьма неточный, то укажу определеннее: моему другу, сэру Джемсу Тальботу из Оксфордского университета, хотя бы потому, что мое последнее письмо было адресовано ему, а это послание можно рассматривать как его продолжение. Я готов к тому, что шар имеет один шанс из тысячи — если даже он увидит свет солнца и не будет по дороге проглочен акулой — попасться на глаза человеку среди бесконечных водных пространств; но все же попробовать стоит, да и Маракот тоже посылает шар, так что вполне возможно, что рассказ о наших удивительных приключениях станет известен всему миру. Поверят ли ему — другой вопрос, но когда люди увидят стеклянный шар, наполненный легким, летучим газом, надеюсь, они поймут, что внутри находятся нечто не совсем обыкновенное. Вы, например, Тальбот, не бросите мои заметки, не прочтя их?..
Если кто-нибудь захочет узнать, как все это началось и что мы собирались сделать, он сможет найти все эти сведения в письме, которое, я вам писал 1 октября прошлого года, в день нашего ухода из Санта-Крус. Клянусь, знай я наперед, что нам придется пережить, — я бы спрятался в последнюю отходящую лодку!
С той минуты, как линия берега растаяла в синеве моря, старик Маракот преобразился. Наконец-то наступило время действовать, и вся его энергия, так долго лежавшая под спудом, вырвалась наружу. Уверяю вас, он сразу забрал всю власть на яхте, подчинив себе и заставив склониться перед своей волей все и всех. Сухой, рассеянный ворчун-ученый внезапно исчез, уступив место воплощению мощной динамо-машины, пышущей энергией и потрескивающей от напора громадной скрытой силы. Его глаза сверкали из-за стекол очков, как прожектор. Он, казалось, сразу бывал везде и всюду, отмечая наше направление на карте, препираясь с капитаном, командуя Билем Сканлэном, давая мне множество разных поручений. Однако все его действия вели к одной цели, несмотря на кажущуюся их хаотичность. Он неожиданно обнаружил солидные познания по электричеству и механике и большую часть времени проводил у машины, которую Сканлэн методично собирал под его непосредственным наблюдением.
— Ну, мистер Хедлей, дело идет на лад, — сказал Биль на второе утро. — Пойдемте ко мне взглянуть на эту диковинную штуку. Доктор оказался великолепным парнем и механиком первого сорта.
Мне казалось, что я осматриваю собственный гроб, но все же я должен сознаться, что он был весьма импозантный. Стальной пол был накрепко приклепан к четырем стальным стенкам, в каждой из них было по круглому окну-иллюминатору. В крыше находился небольшой входной трап, второй трап был в полу. Вся кабинка висела на тонком, но невероятно крепком стальном канате, который навертывался на барабан и сматывался или наматывался сильным двигателем, обычно приводившим в действие глубоководные тралы «Стратфорда». Насколько я понял, канат имел около полумили длины, и конец его был закреплен на железных тумбах на палубе… Резиновые трубки для подачи воздуха были такой же длины; с ними вместе тянулся телефонный провод и изолированный кабель, подающий электроэнергию от судовых динамо к нашим прожекторам: кроме них в стальной каюте стояли, на всякий случай, запасные аккумуляторы.
К вечеру остановили машины. Барометр показывал низкое давление, и густые, черные тучи, застилавшие горизонт, предупреждали о приближении непогоды. Вдали был виден барк под норвежским флагом, и мы рассмотрели, как он зарифлял паруса, готовясь к шторму. Но в ту минуту все было благополучно, и «Стратфорд» мягко покачивался на синих волнах океана, кой-где пенившихся белыми гребешками от свежего ветра.
