Всемирный следопыт, 1928 № 01 - [15]

— Вот что, Алексеич, — обратился он ко мне, после того как мы проехали минут 20–30, — вон за тем поборотом, за увальчиком, тропа шире будет да мягче, — ты равняйся со мной, я тебе расскажу, как соболевать будем, а то вы, рассейские, как в наш Уссурийский край попадете, так за дело и не знаете как приняться…

— Что ж, давно пора, снаряженье мы захватили, а пока ты мне ничего не объяснил, как с ним обращаться, — давно бы пера!

— Ну, ну, не ворчи. Повременишь…

Действительно, сначала наша дорога шла по узкой таежной тропинке, заваленной корягами, павшими деревьями и засыпанной россыпью — мелким камнем, скатывавшимся с гор, вдоль подножья которых вилась наша тропа. И только часа через три мы выбрались на более широкую и мягкую, и там я поровнялся с конем Сухожилова, поймав нашего вьючного за повод, чтобы тот не оторвался от нас.

— Что ж, так и быть, посвящу тебя в наши премудрости… — начал мой спутник. — Видишь ли, соболь-то — зверь дорогой, и бьют его здесь здорово, — меры не знают. Но опять же бьют его на нашей уссурийской земле больше не мы, а все те же китайцы. Помнишь, я тебе рассказывал, как они лудевы[7]) делают. Так вот, вместе с лудевами здесь у нас просто захват нашей тайги. Все способы они придумали. И, знаешь, ничего нам с ними пока не сделать. Делов у нас без этого много, и где тут на тайгу обращать внимание. Притом у нас и охотников хороших нет. Все мы больше норовим около дому промышлять, чтоб баба недалеко была, а ведь зверь-то не не дурак, он не набежит на тебя и не скажет: «Возьми-ка меня, шкура-то, ведь, у меня добрая». Притом на соболя, вот, и ружья не так нужны, тут снасть больше необходима.

— А у нас зачем с тобой ружья за спинами болтаются?

— Ты разве забыл, кто ночью-то около нас ходил? В тайге, брат, не шути, тигра ловушкой не испугаешь. Потом медведь, волк, рысь, да разве мало зверя у нас!.. Ружье и на других, мелких годится. Да и соболя иногда на пулю берешь, — все бывает…

Однако, слушай о нем: живет он больше в самых глухих местах. Соболь— зверь осторожный, и еще его привычка, — по земле он бегать не любит, все больше норовит по колоднику. Ну, вот, китайцы первыми заприметили это, впрочем, первыми его привычки узнали гольды да орочи, а китайцы от них переняли и сразу же, на их же манер, давай мастерить ловушки и ставить среди валежника да на колоднике. А так как китаец — человек без лени, то он сразу в этом деле своих учителей опередил.

А делается это так: сначала выбирается место такое, чтоб было видно, что по нему соболь ходит. Ну, а если вблизи нет подходящего бурелома, то промышленники нарочно валят деревья. А на этом лежне в два ряда вбивают колышки. Каждый высотой в 6–8 дюймов. Колышки ставятся по бокам, а в середине проход делается, как бы коридор. Длина этого прохода или коридора должна быть аршина полтора, ширина же вершка 2–4. Над лежнем же кладут другое бревно, меньше лежня, но такое, чтобы могло свободно лечь в коридорчик. Одним концом это бревно упирается в землю, а другим поднимается кверху, так фута на два, на три от лежня. Между рядами колышков кладут две тоненькие драночки, которые внутренними своими концами опираются на два прута, заложенных в вырезки, сделанные с обеих сторон двух ближайших к ним приколышей. От одного из этих прутиков к верхнему бревну идет веревочная снасть. При помощи маленького рычажка снасть держит бревно в висячем положении. И вот, когда соболь пробегает по дранке, он силой своей тяжести сдвигает их с прутиков. Бревно срывается и давит зверька…

Ставить такую ловушку надо — ох, умеючи! Если присноровишь слабо — будет давить без разбору всю мелкую живность: бурундуков, мышей и даже мелкую птаху, вроде поползней, синиц и других таких же. Ну, а поставишь туго — она пропустит соболя. Это, брат, наука тонкая! Мы, вот, с тобой выехали-то недельки на три, а китайцы с 15 сентября, это по старому, ушли уже на соболевание. В тайге у них заранее есть приготовленные фанзочки, и живут они в них по одному, по два, много — по три человека. Снарядит себе каждый из них штук 500–700 ловушек, расставит в окрестностях фанзы, и с утра как зарядит бегать от одной к другой, от одной к другой… Буря ли, вьюга ли, — китаец, пока не оглядел свои снасти, обхода не кончит. А чтобы легче обход было делать — это когда у него много ловушек, — то он на полдороге ставит себе еще и запасную фанзочку. Застала его ночь в тайге, — он нырнет в фанзочку, переспит в ней, а на утро опять пускается в обход до своей центральной фанзы…

— Вот как бьют соболя-то! — вдруг закончил Сухожилов, хлопнув рукой по крупу моего коня.

— Ну, а много ли так набивают? — заинтересовался я.

— Как тебе сказать… Раньше, когда в здешних местах соболь был, его добывали штук 12–15 за зиму на охотника, ну, а теперь 2–5, и то говорят— хорошо.

— Так за этим и стоит весь день потеть? — удивился я.

— Зачем за этим? Кроме соболя тут же китаец бьет белку, хорька, рябчика, — глядишь, он и заработал. Да и охотничают они только до декабря, а там, как занесет тайгу снегом, уже не вылезешь, каюк делу приходит, и снасти свои не узнаешь, — везде сугробы будут.