Всемирный следопыт, 1927 № 05 - [18]

— Галяди!..

Там, по плитам и россыпями уходило в горную расщелину еще большее стадо. А совсем далеко я увидел еще трех туров, убегавших в горное ущелье. Картина была на редкость занимательная. Даже не верилось, что в XX веке можно видеть на воле одновременно три табуна диких животных…

Теперь мы повернули резко в сторону Дагестана, подходя к вершинам главного хребта. Итти было временами не только трудно, но и опасно. На крутых подъемах приходилось карабкаться ползком, в одном месте переход был так узок и так обрывист с обеих сторон, что я не сразу решился пойти за Керимом, легкой рысцой перебежавшим его. Керим снова вернулся ко мне и опять бегом побежал вперед, объясняя, что нужно только не бояться, да итти побыстрее.

— Айда!.. Как Тыфлис улица ходи!..

Я, наконец, решился и очертя голову преодолел переход. Ноги увязали в россыпи, сползавшей вниз. Мы подошли к огромной горной расщелине, окруженной с двух сторон зубцами скалистых гребней, покрытых широкой полосой вечного снега.

— Соя!.. Галяди… Галяди якши…

Мы тихо пошли по горе, осматривая камни. На одной из вершин, совершенно лишенной растительности, нашли перья индейки… Соя была здесь, где-то близко!..

Я напряженно ждал теперь птицу. Опасаясь промаха, ежесекундно останавливался, чтобы поправить мешок и отдохнуть. Спугнули белесого беркута-стервятника. Наконец, из камней метрах в трехстах от нас вылетела индейка. За ней другая и третья. Все три птицы при взлете засвистели и перелетели на противоположный гребень гор. Оттуда снова донесся их прозрачный, тонкий свист.

Я заметил место и решил итти вдогонку. Мы спрятали в камни ношу — и пошли в долину. Целый час пробирались по камням, пока поднялись на противоположный берег долины. Стали подходить осторожно к месту сидки индеек. Я уже начал готовиться к выстрелу, держа пальцем предохранитель. Но опять, подпустив нас на такое же расстояние, они, свистнув, пролетели высоко над нами. Я видел ясно черные поперечные линии зоба и груди, темно-голубые полосы вдоль боков, но шли птицы безнадежно высоко. По оперению я узнал, что все индейки были самцами. Я опять решил итти к ним: они спустились на прежнее место. Но Керим распорядился иначе: он велел мне лечь на то место, откуда они слетели, а сам пошел в обход, чтобы погнать их на меня. Я понял его, и с удовольствием принял план, напомнивший мне степные охоты на дрофу.

С полчаса я отдыхал, среди камней, сделав себе прекрасное прикрытие. За мной лежала, уходя вверх, снежная полоса горных громад. Был ранний вечер, воздух еще не остыл от дневной жары, но мир затихал. Наконец, я услышал звук тонкой флейты… Это взлетели индейки… Затем раздался резкий, пронзительный свист Керима. С остановившимся сердцем я увидел сквозь камни, что птицы пошли на меня: одна немного стороной, а две прямо в лоб. Первую я решил пропустить, хотя выстрел в нее не был безнадежным.

Две серебристо-пепельных птицы с полминуты плыли в мои глаза. Это мгновение — короткое и ослепительное — показалось мне тогда и кажется и теперь огромным солнечным океаном переживаний. Сердце остановилось, кровь перестала биться в жилах, я оглох, ослеп для всего мира, кроме этих двух птиц, которых, я ждал с удушающей меня страстью… Я, как во сне, слышал, что недалеко просвистала крыльями первая соя — ее свист чуть-чуть похож на посвист стрепета.

Я готовился уже встать из-за камней: индейки были почти в зоне выстрела… как вдруг над самой моей головой зашумел вихрем воздух, — и я в смятеньи увидел, как индейки камнем упали вниз, а за ними стрелой падал сверху сокол…

Индейки не долетели до меня каких-нибудь полутораста метров… Теперь они пошли долиной — и в несколько секунд исчезли за поворотом. Сокол безнадежно взмыл вверх, повернул обратно и, вращая желтыми глазами, кружил низко надо мной. Мой выстрел был местью, которую я, однако, не счел для себя достаточной. Меня мало утешило, когда сокол, сложив в воздухе крылья, комом упал около меня… Я держал его теплый труп в руках — и думал с полной искренностью об его ненужной, неожиданной смерти и о тщете самых блестящих человеческих надежд.

Керим горько покачал головой над мертвым соколом, когда мы сошлись у брошенной ноши. С полчаса мы горячо объяснялись с лезгином, совершенно забыв, что не понимаем друг-друга, но ясно чувствуя наше взаимное глубокое огорченье от неудачи.

Скоро мы спугнули еще одну индейку. Она опустилась на другом гребне горы, но сил у меня уже не было, да и долина разошлась слишком широко. Я ощутил с ясностью, что мне уже не суждено убить индейку. Но Керим решил итти за ней: в его глазах я видел подлинное дружеское сочувствие. Я опять лег в камни. Керим пошел, но ему не удалось обойти птицу. Она слетела раньше, и пошла на этот раз вдоль гребня…

Бросив охоту на индеек, мы торопимся к ручью на ночлег. Мы идем теперь по высокому горному хребту, широкому и ровному, как спина уснувшего чудовищного животного. Лес остался далеко позади нас. Даже одиноких деревьев нет здесь. Альпийский луг зеленым ровным ковром расстилается под нашими ногами. Ни впереди, ни по бокам — нигде уже не видать гор, лежащих выше нас. Только отдельные вершины, покрытые снегом, неподвижно, точно во сне, степными курганами смотрят на нас сверху.