Всемирная история болезни - [21]

– Так вы мне угрожаете? Значит, это все-таки банальное насилие!

– Как это мелочно, Матвей Ильич. Вы же сами нас выбрали, сами пришли сюда, мы вам нужны даже больше, чем вы нам. Считайте, что мы просто командируем вас выполнять необходимую и интересную работу. Отправляясь в своего рода метафизическую разведку, вы поможете нам, поможете человечеству на несколько шагов приблизиться к Истине.

Матвей одурело смотрел на вещавшего:

– Зачем это вам, лично вам нужно?

– В свое время мы поговорим и об этом. И оставьте в покое свою Фенечку, как Кьеркегор оставил Регину. Можете вдохновляться ее образом, но живая женщина для вас – это конец поиска. Кстати, тут у всех наших питомцев есть что-то вроде подпольных имен, ну, так удобнее. Я бы предложил вам называться Кьеркегором, слишком уж много сходного в характере и судьбе у вас с этим мыслителем. Как вам нравится, а? Простенько и со вкусом.

И когда ото всего этого бардака у Матвея снова запрыгали желтые чертики в глазах, он поймал свои веки руками и простонал последний вопрос:

– Что у вас… Чем вы меня… Что у этого горбуна во фляге?

– А, у Псевдо-Квази? – засмеялся где-то за спиной, а потом и под ногами у Матвея голос Интеллигения, – а пусть он вам сам об этом однажды расскажет.

И желтые чертики, наглые, выпили все звуки.

24

Возвращаясь со спецзадания в тайное шпионское берлогово, ротвейлер Сумрачный как-то странно загрустил. Бесчувственную Жучку он сложил аккуратненько под кустом, потом разнюхал обстановку на площадке перед клубом собаководов, и вот уже отважно трусил мимо тридцать третьего дома одному ему ведомыми тропами, как вдруг запах небывалого волнения ударил в его правую ноздрю. Сумрачный вспомнил, как беспомощно скатилась Жучкина черная башка с его плеча, когда он перепрыгивал через лужу. И в тот же момент суровый служака увидел, что наступила весна.

В шпионском берлогове все было спокойно. Инфаркт Миокардович мирно, по-домашнему, строил коварные планы, баба Яга искала у бассета блох, а Жиров, Белков и Углеводов играли в контурные карты и ели черно-красную икру. Они уже съели так много этой икры, что начали икать, то есть говорить каждое слово через и краткую.

Но Сумрачного почему-то обуяло презрение к происходящему, и он не пошел, как делал это обычно, на доклад к начальству, а сразу заснул тревожным, растрепанным сном. Проснулся он перед рассветом, совсем больной и печальный, и захотелось ему совершить подвиг, чтобы унять внутреннюю маяту. Тут-то и пришла в голову ротвейлеру мысль провести первый допрос заключенной без санкции на то начальства (прямо-таки, скажем, дурацкая мысль).

Так или иначе, он стырил у Миокардыча заветные ключи и, не замеченный никем, пробрался в камеру Евовичи. Проплакав все глаза, девочка безропотно мотала свой сырок. Дело в том, что ужин ей выдали сухпаем, в виде плавленых сырков «Дружба», а у нее с детства была на них аллергия. И вот, чтобы отвлечься от голода, бессонницы, мрачных мыслей и вредной привычки ковырять в носу, Евовичь вытягивала один за другим желтые кубики в струнку и наматывала их на железную решетку, в изобилии растущую вокруг. Получалось красиво.

При виде сумрачно появившегося ротвейлера она взвизгнула и вспрыгнула на нары, как от крысы.

Не боись, я тут это… Несколько вопросов, – Сумрачный вляпался в, – не в службу, а в дружбу, скажи, вот ваша Жучка, – и окольными путями понес такую околесицу, такую собачью чушь, что Евовичь и правда бояться перестала. И о том, сколько было у нее щенков, и о том, «Педикгриль» она предпочитает или русскую сахарную косточку, и не мечтала ли она в детстве полететь в космос, и, наконец, как относится к предложению клуба собаководов демонтировать памятники Павлову в некоторых городах.

Евовичь, хоть и была малоопытной девчонкой, никого, кроме брата, в своей жизни не любившей, всё ж таки смекнула, что Сумрачный просто-напросто влюбился в Жучку как щенок. Василиса-наша-премудрая, воспользовавшись этим открытием, расположила к себе раскисшего врага и выяснила следующие факты: Жучке временно удалось бежать, саму Евовичь тоже скоро отпустят, но всей семье продолжает угрожать какая-то опасность. Какая именно, тут ротвейлер опомнился и замолчал с чувством собственного достоинства и прилипшего к лапе сырка.

Часы допроса пролетели незаметно для обоих. Из камеры ротвейлер вышел не чуя под собой ног: его как пьяного качала из стороны в сторону классицистическая дилемма: быть или не быть, борьба страсти и долга заботливо сверлила его мозги. В комнате Связи он застал Бабу Ягу, которая вязала что-то для бассета на полуспицах, Хозяина и трех разбойников, прослушивающих какие-то пленки с видом обделенных наследников. Сумрачный только услышал голоса, произносящие ее имя. Он не понял, о чем речь, но, набравшись наглости, чтобы скрыть смущение, протянул:

– А-а, Жучка, а мы только что о ней говорили. Долго жить, значит, будет.

– Жучка умерла, – огрызнулся Белков на это, в который раз ощупывая свой раздувшийся живот.

– А жучок? – ротвейлер произнёс фразу, которую, по его мнению, должен был произнести разведчик, не замеченный в морочащих связях. А сам подумал: «Вот и всё, вот и всё!» – и побежал отлеплять сырок.