Вселенная за углом - [44]

Сначала было дневное фиолетовое небо, и на нем пылала громадная бело-голубая звезда. Потом появилось небо ночное, черное — и в центре его раскинула свои спиральные рукава гигантская косматая галактика; ее шаровидное ядро сняло холодным голубым пламенем.

Так начиналась повесть о планете — спутнике бело-голубого гиганта, и сначала она выглядела так же, как могла бы выглядеть повесть о Земле: вот возникает из космической пыли плотное ядро, вот его разогревают, раскаляют изнутри ядерные реакции, потом планета начинает остывать, возникают материки, океаны, зарождается жизнь в воде, выходит на сушу…

Кудрявцев-человек должен был бы удивляться: откуда взялись эти явно реальные, с натуры снятые картины? Как могла здешняя цивилизация запечатлеть процесс эволюции на таких ранних этапах, когда никакой цивилизации еще не было и быть не могло? Но Кудрявцев — частица Единого Разума — ничему не удивлялся: он знал, откуда берутся эти изображения, и не видел ничего странного в том, что они получаются таким путем.

Человеческая телесная оболочка Кудрявцева, глубоким охлаждением доведенная до состояния анабиоза, поднималась вверх по колодцу странной ажурной шахты; если бы кто-то из людей мог увидеть это безжизненно-белое, искаженное судорогой лицо, он решил бы, что Кудрявцев терпит тяжкие муки, или, вернее, терпел их перед смертью. Но Кудрявцев не страдал; его сознание потеряло связь со своей телесной оболочкой, мозг был полностью отключен ото всех рецепторов тела и временно слился с Единым Разумом-хозяином этого мира… И как частица Единого Разума Кудрявцев со спокойным интересом глядел на сменяющиеся кадры из истории планеты.

Вот из теплой бурой воды океана выползли на плоский берег неуклюжие, почти бесформенные сгустки студенистой протоплазмы; в их прозрачных телах серебрились гроздья крохотных узелков. Они ползли, всасывая песок и мелкий гравий, и оставляли за собой слизистый след. Слизь эта, высыхая, превращалась в тончайшую хрупкую корку, которая при малейшем прикосновении рассыпалась в пыль. Ветер подхватывал эту пыль, разносил ее по всей планете, и вскоре повсюду возникли колонии живой протоплазмы. На суше студенистые сгустки, достигнув зрелости, набухали и лопались; тогда крохотные серебристые грозди выходили на волю и, укоренившись в почве, с невероятной быстротой вздымали на дюжину метров мясистые розовые стволы, с перехватами и сочленениями, как у бамбука, увенчанные пучком прозрачных щупалец. В эти розовые заросли сползались отовсюду, словно магнитом притянутые, всё новые и новые сгустки протоплазмы; они сбивались около корней, впитывались в них, и стволы затвердевали, становились прозрачными, а щупальца утончались и обрастали длинным белоснежным пухом.

В непроточных водоемах сгустки протоплазмы, размножаясь, постепенно вытесняли воду. Тогда из зыбкой студенистой массы начинали вырастать прозрачные раструбы, открытые навстречу лучам бело-голубой звезды.

А у полюсов, где залегали тысячекилометровые пласты кристаллических отложений, колонии живой слизи натолкнулись на электрические и магнитные поля кристаллов, но не остановились, а начали пробираться вдоль разломов пласта. При этом они покрывались черной псевдокристаллической оболочкой, защищавшей от воздействия полей. По белоснежным кристаллическим обнажениям все шире расползались черные пятна.

Некоторые группы черных псевдокристаллов поднимались над почвой и повисали в воздухе — их поддерживало взаимодействие полей с оболочкой; постепенно они соединялись, образуя плоские многоугольники, и начинали все быстрее перемещаться над планетой. Другие псевдокристаллы вытягивались вверх, как ажурные башни, и отводили энергию полей наружу наподобие волноводов. Летающие колонии скапливались над отверстиями этих башен, свертывались трубками и переизлучали энергию дальше. Сети этих трубок и парящих между ними плоских многоугольников расширялись от полюсов к экватору. Они нависали над озерами живой протоплазмы, и оттуда жадно вытягивались раструбы, поглощая льющуюся сверху энергию, а поверхность озер приходила в ритмическое движение, и студенистая масса приобретала все более сложные формы. В корнях прозрачных розовых деревьев энергию впитывали студенистые комки, сокращаясь в такт усилиям волны, а пушистые щупальца деревьев вытягивались вдоль невидимых силовых потоков. Трава под этой черной сетью меняла цвет, гуще разрасталась в одних местах, редела в других.

Так связывалась в единую систему, в единый организм вся жизнь на планете, и чем сложнее становились колонии покрытых черной оболочкой существ, тем многообразнее становились их связи с другими формами жизни. Поддерживая друг друга, таща друг друга, эти симбионты карабкались вверх по дереву эволюции, и их инстинктивные действия, направленные на то, чтобы приспособить окружающее к своим потребностям, все усложнялись. Над горными хребтами нависали ажурные сети многоугольников; они свешивали вниз, к скалам, длинные воронки, и скалы таяли, текли, распадались в пыль. Ажурные черные пирамиды повисали над побережьями океанов, и вода под ними вскипала и пятилась, обнажая неровное дно, где вскоре начинала густеть трава и поблескивали слюдяными окошками озера живой протоплазмы. Из озер к облакам тянулись длинные раструбы, и облака покорно рассеивались или сгущались в тучи…