Вселенная Паши Коноплёва - [13]

— Только, если будете писать о кулинарии, не упоминайте слово «мясо» — доверительно сказала мне редактор отдела. Это было негласное распоряжение партии, болезненный штрих того времени: если мясо в Москве и бывало в продаже, то в некоторых (скорее, во многих) областях его не было вовсе. Так партия решала проблему продовольственного кризиса: не упоминать лишний раз слово «мясо», так и не о чем говорить — раз об этом не говорят, значит, спроса нет.

И взялась я за книгу. Но скучно строчку за строчкой давать разные полезные советы. Да и читателю — не читать же их все подряд.

Тогда я вспомнила свою любимую тетушку с ее хитро улыбающимся лицом, мелкими, как у негра, кудряшками, порывистыми движениями. Я с наслаждением писала об ее неповторимых ухватках, находчивости, азартном отношении к домашним делам и вообще к жизни. Как она быстро и аппетитно готовила, как она ловко и скоро прибиралась в доме, как у нее все шло в дело, даже кофейная гуща и яичная скорлупа. Я вспоминала ее острые словечки, хитроумные приемы — чтобы меньше делать, да больше успевать. Ведь она была очень занята на работе, главный бухгалтер какого-то промышленного Главка. Я навсегда запомнила, как она учила меня отделять нужные дела от ненужных и избегать рутинной домашней работы, которую по традиции принято было делать. А если подумать — то делать ее вовсе незачем.

Ну и от себя я кое-что прибавляла. И все это, конечно, тетушке приписывала. Получился у меня образ этакой прожившей долгую жизнь советской Пеппи ДлинныйЧулок, неунывающей героини популярной писательницы Астрид Линдгрен.

Показала рукопись в издательстве — думала, побьют. А издательские дамы, даже не дочитав рукопись до конца, уже внесли изменения в подписанный со мною договор, подняв оплату авторского листа до максимума. И тираж 300 000 экземпляров заменили на 500 000.

А я и не просила.

Тем временем моя работа в журнале идет своим ходом. И посылают меня в командировку не куда-нибудь, а в тогдашнюю советскую заграницу Латвию. В Ригу. Брать интервью у тамошних изобретателей.

Со мной увязался мой 15-летний сын Павел, уже студент Московского университета. Он в Латвии никогда до этого не был.

Едва поезд отошел от Рижского вокзала, отправился мой общительный и любознательный Паша знакомиться, кто еще с нами едет. Разговорился с группой интеллигентных англичан. Он легко и охотно говорил по-английски, сам по книжкам научился. И похвалился он, что едущая с ним мама написала книгу полезных советов, которая скоро выходит тиражом 500 000 экземпляров. Англичанки, которые оказались причастны к издательскому делу, ахали и говорили: — Полмиллиона экземпляров! Разве бывают такие тиражи? Да Ваша мама, наверное, миллионерша?

Сын скромно опускал глаза. Одна из дам дала ему экземпляр журнала, в котором работала, и попросила подарить маме. (Это был знаменитый «Good Housekeeping», по тем временам лучший в мире журнал полезных советов для дома).

Наутро встречаемся на перроне, и все англичане уважительно кланяются. Я — в черном финском пальто из плащевки на «рыбьем меху», на два размера больше, но зато слишком короткое (купила, какое в очереди досталось), в сине-серебряных пластиковых сапогах-луноходах и в порыжевшей от времени норковой шапке (моя гордость, доставшаяся от мамы). Я тогда еще изрекла небрежно с лондонским выговором «Very pleased to meet You» и поблагодарила за подаренный журнал.

Англичане восприняли мой наряд с пониманием. Посчитали, что дама, выпускающая книги полумиллионными тиражами, имеет право на экстравагантность.

В Риге все дни шли теплые дожди, и однажды утром, когда я собралась надеть свою норковую шапку, она развалилась у меня в руках. Прежде чем явиться на интервью к изобретателю, мы пошли с Пашей в магазин и купили мне вязаный белый берет. Сын отстранил мою руку с деньгами и заплатил за меня, небрежно и щедро, целых двадцать рублей со своей тридцатирублевой стипендии.

Я этот белый берет очень любила и долго его носила. В конце концов он покрылся пятнами уже от московских дождей. Пятна не желали отстирываться, я покрасила берет в фиолетовый цвет и продолжала носить.

Годы спустя в нашей семье случилась череда печальных, трагических событий и потерь. Среди немногого, что уцелело и напоминало о той жизни, когда мы были все вместе, был берет. Я его больше не надеваю, но все равно люблю и берегу. И всегда помню, как щедро и небрежно подарил мне его мой Паша…

Ну, а книга? Вскоре после поездки в Ригу она вышла тиражом в полмиллиона и моментально разошлась, ведь книги тогда еще стоили дешево. Немного спустя была большая допечатка тиража. Но пока я ждала выплаты гонорара по основному договору, случилась бешеная инфляция, а издательство в соответствии с договором перевело мне на сберкнижку что-то около 7 тысяч рублей. Еще недавно могла бы автомобиль купить, но к тому времени даже норковая шапка, которой я так больше и не обзавелась, стоила уже 3 миллиона. Я гонорар со сберкнижки даже брать не стала, он и сейчас там лежит и превратился в 7 рублей. Плюс какие-то мелкие компенсации. И проценты за все эти годы.

А на допечатку книги был заключен новый договор, я получила полтора миллиона рублей и вправду ненадолго стала миллионершей, как прочила мне англичанка. На полшапки могло бы хватить.