Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 5 [Компиляция, сетевое издание] - [14]

Мои небольшие исследования в области психологии заставили меня поверить, что это была форма самогипноза, и что его быстрые погружения в сон были действительно определенной стадией месмерического просачивания, во время которого субъект был открыт для любого внушения.

Побуждаемый интересом, я очень внимательно расспрашивал его о содержании этих снов. Сначала он отвечал охотно, как только я рассказал ему о своих собственных идеях по этому вопросу. Он поведал несколько из них мне, их я записал в блокнот для будущего анализа.

Фантазии Гордона были далеки от обычных фрейдовских сублимаций или типов репрессий. Не было заметных скрытых шаблонов желаний или символических фаз. Они были чем-то чуждым. Он рассказал мне, как ему приснился сон, легший в основу его знаменитой истории о Горгулье; о черных городах, которые он посетил на сказочных внешних краях пространства, о странных обитателях, которые говорили с ним с бесформенных престолов, что существовали вне всякой материи. Его яркие описания ужасающей странной геометрии и ультра-земных форм жизни убедили меня в том, что он обладал не обычным разумом, способным породить такие жуткие и тревожные тени.

Легкость, с которой он помнил яркие детали своих снов, также была необычной. Казалось, что он вообще не видел размытых ментальных концепций; он вспоминал каждую деталь из снов, которые видел, возможно, несколько лет назад. Время от времени он замалчивал часть своих описаний, говоря в оправдание то, что «невозможно вразумительно описать эти вещи человеческой речью». Он утверждал, что все видел и многое понимал из того, что невозможно изобразить в трехмерном виде, и что во сне он мог чувствовать цвета и слышать ощущения.

Естественно, это была захватывающая область исследований для меня. Отвечая на мои вопросы, Гордон однажды сказал мне, что он помнит все свои сны, начиная с самого раннего в детстве и до наших дней и что единственное различие между первым и последним было в увеличении интенсивности. Теперь он утверждал, что чувствует свои впечатления гораздо сильнее.

Место действия снов было необычайно постоянно. Почти все они происходили среди пейзажей, которые, как он каким-то образом узнал, находились вне нашего собственного пространства. Горы черных сталагмитов; пики и конусы среди кратерных долин мертвых солнц; каменные города в звездах; все это было обычным явлением. Иногда он ходил или летал, еле тащился или двигался неопределенным способом рядом с неописуемыми расами с других планет. Монстры, которых он описывал, обладали определенным интеллектом, и существовали только в газообразном, туманном состоянии, а так же были другие, которые представляли собой воплощения немыслимой силы.

Гордон всегда сознавал, что сам присутствует во сне. Несмотря на удивительные и часто нервные приключения, которые он описывал, он утверждал, что ни одно из этих изображений сна не может быть классифицировано как кошмары. Он никогда не боялся. Действительно, временами он испытывал любопытное изменение личности, так что он считал свои сны реальными, а его бодрствующую жизнь нереальной.

Я расспрашивал его об этом как можно глубже, но у него не было никаких объяснений. Его семейная история была обычной в этом и в любом другом отношении, хотя один из его предков был «колдуном» в Уэльсе. Сам он не был суеверным человеком, но он был вынужден признать, что некоторые его сны с любопытством совпадали с определенными отрывками из таких книг, как «Некрономикон», «Тайны червя» и «Книга Эйбона». Но он видел подобные сны задолго до того, как его разум побудил его прочитать древние тома, упомянутые выше. Он был уверен, что видел «Азозат» и «Юггот» еще до того, как узнал об их полумифическом существовании в легендарных знаниях древних времен. Он мог описать «Ньярлатотепа» и «Йог-Сотота», утверждая, что имел реальный контакт во снах с этими аллегорическими сущностями.

Я был глубоко впечатлен этими заявлениями и, наконец, был вынужден признать, что у меня не было логического объяснения. Он сам настолько серьезно относился ко всему этому, что я никогда не пытался шутить или высмеивать его мнение.

Действительно, каждый раз, когда он писал новую историю, я очень серьезно расспрашивал его о сне, который вдохновил его, и в течение нескольких лет он рассказывал мне о таких вещах на наших еженедельных встречах.

Но именно в это время он перешел к новой фазе написания текстов, из-за которой приобрел всеобщую немилость. Журналы, которые печатали его работы, стали отказываться от некоторых рукописей аргументируя, что они слишком ужасны и отвратительны для популярных вкусов. Его первая опубликованная книга «Ночные призраки» была неудачей из-за болезненности ее темы.

Я ощущал тонкие изменения в его стиле и сюжетах. Он больше не придерживался традиционной сюжетной мотивации. Он начал рассказывать свои истории от первого лица, но рассказчик в них не был человеком. Его выбор слов четко указывал на гиперестезию[4].

В ответ на мои возражения по поводу введения нечеловеческих идей он утверждал, что настоящую жуткую историю следует рассказывать с точки зрения самого монстра или подобной сущности. Для меня это была не новая теория, но я действительно возражал против ужасно болезненной ноты, которую сейчас подчеркивали его рассказы. Кроме того, его нечеловеческие персонажи не были обычными упырями, оборотнями или вампирами. Вместо них он представлял странных демонов, звездных существ и даже написал рассказ о лишенном телесной оболочки интеллекте, который назвал «Принцип Зла».