Вселенная философа - [30]
Приспособление к моде. Слова «это уже не модно» звучат для некоторых людей приговором в последней инстанции. При этом даже не ставится вопроса о том, что выражает собой самоновейшая мода; какое внутреннее отношение к жизни стоит за новым внешним фасадом? Только бы не отстать от «сливок общества», которые, конечно же, лучше других: ведь они уже носят пиджак на четырех пуговицах (ни в коем случае не на трех!), они уже сменили твист на шейк, они уже предпочитают в «живописи» нагромождению изломанных линий и пятен просто пустоту в рамке…
Сравните это с неконформистским отношением к моде и судите сами, какое из них «нормальное». Клара Цеткин в своих воспоминаниях о В. И. Ленине приводит следующие ленинские слова: «Почему нам надо отворачиваться от истинно прекрасного, отказываться от него, как от исходного пункта для дальнейшего его развития только на том основании, что оно „старо“? Почему надо преклоняться перед новым, как перед богом, которому надо покориться только потому, что „это ново“? Бессмыслица, сплошная бессмыслица! Здесь много лицемерия и, конечно, бессознательного почтения к художественной моде, господствующей на Западе. Мы хорошие революционеры, но мы чувствуем себя почему-то обязанными доказать, что мы тоже стоим „на высоте современной культуры“. Я же имею смелость заявить себя „варваром“. Я не в силах считать произведения экспрессионизма, футуризма, кубизма и прочих „измов“ высшим проявлением художественного гения. Я их не понимаю. Я не испытываю от них никакой радости».
А вот конформист никогда не осмелится признать что он не понимает того, что ныне модно. Нет у него ничего своего: ни смелости, ни радости, ни собственного суждения. Вместо живой жизни — театр масок (самых модных, разумеется).
Феномен «рычага». Случалось ли вам наблюдать, как вашего знакомого, вполне симпатичного человека в частной жизни, вдруг словно подменяют, если ему приходится исполнять какую-нибудь общественную функцию? Действия его словно перестают быть осмысленными, вместо нормальной логики и человеческих чувств — казенщина, бездушный формализм, кажется, что вместо живого человека начал действовать механический рычаг, приводимый в движение внешней, нечеловеческой какой-то силой.
Происходит это в том случае, когда человек выполняет общественные поручения без внутреннего понимания их необходимости, просто подлаживаясь под спущенные свыше требования. Он может великолепно организовать вечеринку, ибо ему не нужно объяснять значение этого «мероприятия». Но собрание, например, он загубит, сделает его повестку неимоверно скучной, а словопрения никому не нужными. Почему? Да, потому, что у него нет внутренней убежденности в нужности этого собрания, а высказать это вслух он боится. Вот и отвечает такой человек: «Будет сделано» — и «делает» так, что лучше бы уж ничего не делал.
У И. Ильфа и Е. Петрова есть зарисовка подобного деятеля, которому поручили организовать уборку улиц. У себя дома он бы просто взял метлу в руки. Тут же он пишет лозунги, призывающие всех на уборку, потом плакаты, клеймящие позором тех, кто срывает «кампанию по уборке», а улицы остаются неподметенными. И это тоже нормально?
Так происходит первое сальто конформиста. Чтобы приспособиться к условиям жизни, насилующим его внутреннюю природу, он сам услужливо переворачивает себя с ног на голову. Конечно, было бы очень хорошо, если бы человек сознательно переделывал себя в лучшую сторону в соответствии со справедливыми требованиями общества. Но конформист бессознательно подделывается под любые требования — и плохие, и хорошие; в последнем случае он чаще всего искажает хороший замысел, превращая его в карикатуру.
В результате конформистского приспособления теряется всякая способность критически оценивать что-либо достаточно общепринятое. Например, министр здравоохранения (!) Канады заявил недавно следующее: «Если мы обнаружим, что значительное количество канадского населения курит марихуану, мы будем совершенно безответственными людьми, если не легализуем ее».
Такое общество готово бросить всю свою техническую мощь на удовлетворение любого спроса, каким бы он ни был противоестественным. А секрет прост: большой спрос означает большую прибыль. Эта погоня за прибылью и становится той чуждой силой, которая в конечном счете порождает все многообразие конформистских трюков.
Далее, конформист приобретает глубокое убеждение в том, что каждый, кто пытается бороться против тех порядков, к которым он подлаживается, попросту ненормален. Лев Гинзбург, анализируя в своем очерке «Потусторонние встречи» психологию конформизма в гитлеровской Германии, пишет: «В голове у гестаповцев просто не укладывалось, что на такое дело, как составление антиправительственных листовок, человек способен пойти лишь на основании своих убеждений, из нравственного долга. По их мнению, тут обязательно должно быть „что-то“, какая-то червоточина, патология, какой-нибудь гнусный порок, который заставляет людей выступать против существующего режима, причем без всякой реальной перспективы на захват власти, без претензий на то, чтобы самим сесть в правительственное кресло, и т. д. Единственное, чем оставалось объяснить их поступок, была „глубочайшая испорченность“, то есть, что это попросту выродки, отщепенцы, люди с извращенной психикой и болезненными комплексами. И в гестапо за два-три дня, отпущенных на следствие, упорно искали эти комплексы…»
