Вселенная Алана Тьюринга - [28]

* * *

В любимой пьесе Алана «Назад к Мафусаилу» Бернард Шоу представил обладающих невероятно высоким интеллектом существ из 31 920 года, со временем утративших свой вкус к искусству, науке и сексу («детские игры – пляски, пение, спаривание – довольно быстро приедаются и наскучивают»), которые вместо всего этого начинают проявлять живой интерес к математике: «Нет, они увлекательны, прямо-таки увлекательны. Мне хочется бросить наши вечные пляски и музыку, посидеть одной и подумать о числах». Но если для Шоу математика олицетворяла собой интеллектуальные знания, недостижимые и далекие, то Алан начал мыслить в рамках математических наук уже в возрасте двадцати четырех лет, когда он еще не имел возможности устать от «детских игр». Он не разделял так строго эти понятия, и однажды заявил, что в математике испытывает наслаждение, сравнимое с сексуальным.

* * *

В самом начале 1937 года Алан уехал в Америку в Принстонский университет. Там вместе со своим новым другом Венейблом Мартином он начал посещать курс лекций Г. П. Робертсона по теории относительности, а также увлекся греблей на каноэ на одном из притоков озера Карнеги. Однажды в одном из их разговоров он «вскользь обозначил» свою «заинтересованность в гомосексуальных отношениях», на что его друг четко дал ему понять, что не разделяет его интерес. Алан больше не поднимал эту тему, и весь этот случай никак не повлиял на их отношения.

Америка Алану казалась страной запрета на сексуальные отношения. В этой стране гомосексуальность рассматривалась как антиамериканское явление, тем более что полным ходом шло искоренение проявления нетрадиционной ориентации любого рода. В Принстонском университете никто бы не стал говорить о «вполне себе обычном молодом человеке с бисексуальным поведением». Алану еще повезло быть отвергнутым таким толерантным в этом отношении человеком, каким был Венейбл Мартин.

Алан столкнулся с трудностью, которая ожидала каждого гомосексуалиста, только разобравшегося с внутренними психологическими противоречиями. Но дело было не только в сознании отдельной личности, поскольку действительность не всегда отражала гетеросексуальность общества. Конец 1930-х годов не принес ничего нового, что могло бы помочь ему в сложившейся ситуации.

Но все это время существовала и другая Америка со своими паровыми банями и ночными барами, но Алану она могла показаться инопланетной реальностью. Он еще не был готов к социальной адаптации, как и не понимал, что его сексуальность могла кого-то интересовать за пределами Кембриджа.

Вполне обоснованно он мог чувствовать, что в его случае не существует возможности адаптироваться, и что вся дилемма между разумом и телом не имела своего решения. На тот момент его застенчивость помогала ему избежать любых столкновений с суровостью существования в обществе, и он продолжил свои попытки справиться с ней, постепенно сближаясь с людьми, разделявшими его научный интерес. Но и это нельзя было назвать большим достижением.

* * *

Алану нравилось проводить время за легкими развлечениями с молодыми людьми, но его социальная жизнь оставалась для него загадкой. Как и для любого другого молодого человека с гомосексуальной ориентацией в те времена его жизнь становилась игрой в имитацию, но не в смысле собственного сознательного притворства, а скорее в том смысле, что остальные воспринимали его не тем, кем он являлся на самом деле. Его знакомые могли полагать, что хорошо его знают, и в некотором смысле так и было, но они не могли понять, с какими сложностями он, будучи индивидуалистом в своих взглядах, сталкивался в своем противостоянии окружающей действительностью. Алану пришлось осознать свою гомосексуальность в обществе, которое делало все возможное, чтобы искоренить ее; и менее насущной, хотя и в равной степени постоянной, перед ним вставала необходимость вписаться в академическую систему, которая не разделяла его взгляды по многим вопросам. В обоих случаях ставилась под угрозу его индивидуальность. Эти проблемы не могли быть решены одними только рассуждениями, поскольку они возникли из его физического представления в обществе. И, действительно, решение не было найдено, и перед Аланом возникла лишь череда весьма запутанных и неловких ситуаций.

* * *

Когда Алан вернулся в Кембриджский университет, то в Лондоне состоялась встреча с Джеймсом. На выходные они остановились в довольно убогой гостинице с полупансионом неподалеку от Рассел-сквер. Пару раз они сходили в кино, а также посмотрели пьесу Элмер Райс «Судный день», которая рассказывала о поджоге здания Рейхстага и последовавшем за ним фашистском перевороте. Алан наконец нашел утешение в компании человека, который не отвергал его «ухаживаний», хотя он прекрасно понимал, что Джеймс не вызывает у него глубоких чувств и даже не кажется ему физически привлекательным. Учитывая все это, их отношения не могли развиваться дальше. После проведенных с Аланом выходных у Джеймса практически не было другой такой возможности на протяжении долгих двенадцати лет. И хотя Алан проявлял куда больше любознательности в этом вопросе, его судьба сложилась похожим образом.