Всего три дня - [8]

И даже при этой своей объективности майору Антоненко все-таки не удавалось подавить раздражение. Сейчас, когда он знал, что едет на учения в роли стажера Савельева, его присутствие здесь казалось ему ненужным и бессмысленным. Он уже старался забыть, что сам хотел поехать, и оправдывался перед собой тем, что будто бы не посмел возразить генералу, когда тот приказал: «Поезжайте с дивизионом. Вот вам случай познакомиться с Савельевым. Польза большая будет. Он вас введет в курс дела». Но майор Антоненко опускал последние слова комдива: «Если, конечно, есть желание».

Первый год он, что ли, в армии, чтобы придавать значение этим словам? Тем более что утром, когда представлялся генералу, разговор был обстоятельный.

— Наследство вам, товарищ майор, достается превосходное, — говорил комдив, строго поглядывая поверх очков на Антоненко. — И я бы очень хотел, чтобы вы распорядились им аккуратно, сохранили все, что создано вашим предшественником. Савельев — толковый командир. Ваши бы знания ему к его боевому опыту — цены не было бы такому офицеру! Но, увы, не все получается так, как нам хочется. Пора Савельеву уходить — он отдал армии все, что мог. И пожалуй, сверх того. Последние годы ему все труднее командовать без подсказки. И работает он много, больше, чем надо другому, скажем, с высшим образованием. Вот и надорвался: зимой перенес сердечный приступ.

Понимаете, дал Алфей Афанасьевич промашку однажды, — с сожалением произнес генерал. Он ходил по кабинету, заложив руки за спину, и был похож на учителя, читающего лекцию. — И теперь за нее расплачивается. Не задумался в свое время над словами «бурный технический прогресс», «научно-техническая революция». И напрасно — хлынуло новое оружие в войска, и уже вплотную его, да и других командиров, коснулись эти слова. А за парты им поздно садиться — годы не те. Со многими еще раньше расстались, а теперь и до Савельева очередь дошла, хотя гаубичная артиллерия вроде не очень изменилась и опыта ему, на первый взгляд, должно хватать. Но изменились способы ее боевого применения в связи с насыщением войск новым оружием. И уже не угнаться Савельеву за всеми новшествами — знаний недостаточно, да и не решается он некоторые принять, так как противоречат они его опыту. Зимой, например, именно по этой причине дивизион получил тройку за стрельбу в горах. Понял Алфей Афанасьевич, что пора уходить. Нашел в себе смелость признаться в том, что устарел. Если бы вы знали, каково такие решения принимать!..

И все же нос перед нами, стариками, не задирайте, — продолжал генерал. — Фронтовая школа тоже что-нибудь да значит. В наше время академий немного было. Это вам, молодым, учись — не хочу.

Антоненко тогда подумал, что комдив рановато к старикам себя причисляет — седины чуть-чуть, только на висках, и выглядит очень моложаво. Наверное, и пятидесяти нет. Но к чему он речь клонит? Вся его лекция не нова. Да и с Савельевым ему детей не крестить — подписали акты, пожали руки друг другу и разошлись.

— Да-да, не задирайте носа, — повторил генерал с нажимом. — Особенно перед Савельевым. Ему в ноги надо поклониться за то, что при таких обстоятельствах сумел свой дивизион держать в боевой готовности. Вам многому стоило бы поучиться у него. Савельев умеет работать с людьми, а это большое искусство, оно приходит с годами. Вот почему я повторяю: присмотритесь, не рубите сплеча, не торопитесь менять, если вам что-то вдруг покажется неожиданным в дивизионе. Народ там золотой. Присмотритесь. Не будьте Иваном, не помнящим родства. Вам, молодым, идти дальше…

Как же, переймешь тут опыт: Савельев молчит, никаких тебе педагогических откровений. Дремлет, наверное, гвардии подполковник, и нет ему никакого дела до скорчившегося за его спиной майора Антоненко. Угораздило же поехать!..

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Словно отвергая домыслы Антоненко насчет его сна, подполковник Савельев пошевелился на своем сиденье, открыл командирскую сумку с картой и, не оборачиваясь, приказал:

— Климов, передайте дозору и на батареи — малый привал в роще возле канала!

— Это мы мигом! — встрепенулся маленький связист, сидевший за пультом радиостанции рядом с новым командиром.

Неуставный доклад, как фальшивая нота, резанул слух майора Антоненко. Он не выдержал, поправил наставительно:

— В армии отвечают «Есть», товарищ Климов!

— Так точно! Есть! — деревянно отчеканил связист.

Майору послышалась нарочитость в этой чеканности, и он хотел было сделать замечание, но помешал Савельев. Повернувшись к нему с виноватой улыбкой, гвардии подполковник сказал сокрушенно:

— Василий Тихонович, голубчик, каюсь. Не поверите, совсем забыл про вас! Хорош хозяин, а? Вы уж не обижайтесь на старика, пожалуйста. Я тут мысленно баталии разыгрываю, а вы небось от скуки мрете.

— Да что вы, товарищ гвардии подполковник! Какие могут быть обиды! — Антоненко от этого обезоруживающего извинения даже совестно стало за недавние мысли. И раздражение уменьшилось. — Мне не скучно. Разглядываю пустыню. Интересно: только в кино барханы видел.

— Ничего, еще налюбуетесь ими. — Савельев поймал недоверчивый взгляд майора. — Я вполне серьезно говорю: есть в пустыне своеобразная красота. К ней, конечно, привыкнуть надо, чтобы понять. Это во всем так: что захочешь, то и увидишь. Но весной тут просто чудо: тюльпаны, маки, зелень яркая, нежнейших оттенков! Вот увидите, полюбятся наши места. А главное, — после небольшой паузы продолжал Савельев, не дождавшись ответа майора Антоненко, — пустыня еще и трудное испытание, на котором проверяются и воспитываются большие, настоящие человеческие качества. Здесь легче всего узнать, чего человек стоит, как много умеет, — нахватанности, душевной слабости пустыня не простит.