Всего три дня - [17]

— Он всегда у вас такие фортели выкидывает или только изредка, по настроению? — спросил Антоненко подполковника, и в его голосе Климову послышалась ирония.

— Изредка. При мне, до вас — ни разу, — коротко парировал выпад майора Савельев. — Это реакция на ваш окрик.

— Тоже мне, характер показывает, — холодно сказал Антоненко. — Я же говорил, наказать его за это, и все. Устав и для Песни писан.

— Э, да вы, Василий Тихонович, ничего не поняли! Я тоже за устав, но помню, что в нем опыт концентрированный. Без объяснений, почему солдат должен поступать так, а не иначе. Без примеров, в которых пот и кровь бойцов. Солдату не известно, какой ценой уставные формулы достались. А вы хотите сразу: надел форму, выучил, знаешь — выполняй! Ах, до чего лихо!

— А чего же сложного?

— А то, что, не разъясняя сути уставных требований, вы вырастите бессловесного служаку. Достигнете блестящей внешней дисциплины, когда у ваших подчиненных будет безупречный подход и отход, безукоризненное отдание чести. И вам всегда будут отвечать: «Есть!», «Никак нет!» и «Так точно!». А отвернетесь, недоглядите — тут вам и ЧП… И поднесет его, кстати, тот, кто громче всех кричит «Есть!». У вас до академии такого не было?

— Всяко бывало, — неохотно признался Антоненко.

— Было, — убежденно сказал Савельев. — Не могло не быть, потому что вы несколько облегченно устав понимаете. Мы с вами обязаны довести до подчиненных смысл уставных формул, смысл службы. А уж потом и требовать, убедившись, что он понят. Тогда в бою солдат пойдет в огонь и в воду по вашему приказу без колебаний и сомнений.

— Хорошо, согласен. Но при чем тут Песня?

— Объясню, погодите. Вы хотите, чтобы Песня не лез, куда не следует, коль этикету не знает. А я не за внешним эффектом гонюсь, а хозяина воспитываю, который делит со мной ответственность за все, что делается в дивизионе. И Песня — хозяин. Хороший хозяин! Он помогает мне как умеет. И за это ему огромное спасибо мое. Потому что мне в бою не виновный водитель нужен, а тягач исправный. И потому мне больше по душе климовское «Это мы мигом», выражающее готовность все сделать мгновенно, чем правильное «Есть», за которым ничего не кроется. Нет, я за устав, но понимаем его мы с вами по-разному…

Воспользовавшись возникшей паузой, Климов отбросил тент сзади газика и втащил с помощью Вдовина ящик с «сюрпризами» в машину. Разговор прекратился, офицеры не стали продолжать его при солдатах. Но по нахохлившейся фигуре подполковника Савельева и по тому, как беспокойно ерзал на своем месте майор Антоненко, ища позу поудобнее, Климов догадался, что у их спора будет продолжение. И ему было непонятно, что тут еще можно возразить бате, когда он так ясно все объяснил. В нем самом с детства сидело убеждение, что уважения достоин лишь тот человек, который за дело сердцем болеет, работает на совесть. Про отца и деда его на селе говорили: «Климовы тяп-ляп не делают, они плотники стоящие». Став по наследству плотником, Климов старался, чтобы и о нем так отзывались. Эту рабочую гордость он принес и в армию, с ее позиций судил о товарищах. Поэтому ему была понятна защитительная речь командира.

Но постичь всей глубины спора Климов не был способен. Ему казалось, что разговор все еще идет об инциденте с Поздняковым и Песней, а командиры давно уже перешагнули границы этой темы и отстаивали свои методы воспитания.

Трудно было Климову разобраться и в своих чувствах: восхищение батей смешалось с жалостью, преклонение перед прапорщиком — с осуждением. Он думал, что начали рушиться его кумиры, не понимая, что просто серьезнее и глубже становились его суждения о людях. Поставленный обстоятельствами в роль стороннего наблюдателя, он увидел Савельева и Песню под другим углом зрения и заметил не только их силу, но и их слабости.

— Климов, дайте отбой в батареи, — приказал подполковник Савельев, когда машина, обойдя колонну, заняла свое место. — Потренировались — и будет.

— Есть! — Климов не решился еще раз вызвать неудовольствие нового командира, но с языка само сорвалось: — Это мы мигом!

Майор Антоненко, занятый своими мыслями, никак не отреагировал на эту вольность. Украдкой глянув на его худощавое лицо, Климов впервые заметил на нем вертикальную морщинку, залегшую на переносице и сблизившую тонкие дуги бровей. Сейчас майор был похож на старательного ученика, решающего в уме какую-то трудную задачу. Властность, постоянная ироническая усмешка сошли с его лица, оно стало мягче, добрее, и с этого момента у Климова появилась симпатия к новому командиру…

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Да, майору Антоненко было над чем задуматься. Сам того не зная, подполковник Савельев дал ему нить для разгадки давнишнего разговора, который сейчас вдруг вспомнился майору.

Это случилось на итоговой проверке, когда он командовал батареей. От результатов ее зависело, отпустит ли командир полка старшего лейтенанта в академию. Батарея сдала все предметы, кроме строевой подготовки, и Антоненко уже твердо знал, что его рапорт будет подписан. Ведь батарея слыла лучшим строевым подразделением в полку. Про нее даже побасенку сочинили: «Когда в казармах стекла позвякивают — идет батарея Антоненко плохо. Когда сотрясаются — удовлетворительно. А вот когда вылетают из окон — где-то близко к хорошей оценке». И старший лейтенант не сомневался, что его подчиненные покажут проверяющему отличное знание строевого устава и исполнение приемов.