Всего один год - [155]

– Кто будет нарезальщиком?- Борен обвёл присутствующих взглядом, полным мольбы о помощи.- А то у меня вечно все куски разные получаются… И, что самое обидное – самый большой – себе… А потом – одышка…

– Бедненький…- Посочувствовала ему Инга.- Ну – давай, я. Будем надеяться, что получится…

– Почти скальпель…- Невинно заметил Джакус, поглядывая на длинный, дюймов на тридцать, нож.

– Надо было тебе позавчера принести с собой такой инструмент.- Разглядывая кинжал, ядовито заметила хирургиня.

– Ззз…зачем?- Сделав испуганное лицо, поинтересовался Джакус.

– Язык…- Инга сделала паузу, рассматривая, с какой бы стороны приступить к торту,-…подрезать…- Закончила фразу она, уже больше думая о процедуре разрезания. Джакус, не найдя, что ответить, демонстративно прикусил кончик языка. Было весело. Люди улыбались. Всё было, будто бы, совсем хорошо… Одна только мысль мучила меня: кто за всё это заплатит? На столе было снеди – примерно на две среднемесячных среднеункарских зарплаты. Сама баня тоже не оставляла особых иллюзий в отношении того, во что обходится её строительство и содержание. Нет, ну Скрент мне платил прилично и я бы вполне мог такое себе позволить. Раз-другой в году. Но здесь… Было как-то неуютно от этого праздника в полуразрушенной стране. Пира во время чумы…

– Не вешай на себя проблемы всего мира, летописец…- Шепнул мне, незаметно подойдя сзади, Борен.- Не ровен час – не сдюжишь… Живи своей жизнью. Как все. Мазохизм – это ещё не добродетель…

* * *

Так всё и текло понемногу своим чередом. Шампанское, закуски, биллиард… Вы когда-нибудь наблюдали за играющими в биллиард голыми женщинами? Я наблюдал. И мне понравилось. Им, по-моему, тоже. Теперь я уже вёл себя, почти как завсегдатай: что бы ни вытворяли женщины, у меня это вызывало лишь довольную – их шалостями – улыбку, или – просто живой интерес. Интересная деформация сексуальности… Или, может, когда слишком много голых женщин – это уже не сексуальность? Это – обыденность? Как на пляже?…

Странно, но… я заметил, что люди, кажущиеся мне нормальными, обычно везде, и – легко и просто говорят о том, что их действительно, на самом деле, волнует. При этом – не заботясь особо о том, насколько это уместно или приемлемо в том или ином обществе или в том или ином месте. Им достаточно просто наличия собеседника, желающего поддержать тему… Так было и здесь. Может, так и надо?

Говорили в ту ночь о многом – всего не упомнишь. Место и состав располагали, в общем-то, говорить и о женщинах. Думаете, хоть слово о них было сказано? Ничуть не бывало. Ну, кроме тостов и шуток, конечно… Где, юродствуя, каждый изгалялся, как умел… Но серьёзно говорить о женщинах никто не пробовал… Может, потому, что о них просто вредно говорить серьёзно?

Шампанское постепенно кончалось. Народ понемногу теплел. Грани стирались, беседа текла живее. Малышня совершенно не собиралась покидать бассейн, и кто-либо из взрослых периодически выгонял их всех оттуда, загоняя в парилку. Если уж кому и суждено было испытать на себе максимальное количество "контрастных ванн", так это были именно малыши: прогревшись в очередной раз, они втихомолку, тайком, почти ползком пробирались к бассейну, чтобы в очередной раз плюхнуться в воду. Спустя четверть часа, в очередной раз заслышав дрожь в голосах расшумевшихся не в меру и перекрикивающихся в бассейне малышей, снова вставал кто-либо из взрослых, и, вздохнув, отправлялся выполнять полицейские функции. Малышня, цокотя зубами и дрожа посиневшими губами, нехотя подчинялась.

Раз решился выполнить такую функцию и я. Всё прошло нормально, за исключением того, что… Ирен, тихо подойдя сзади, спросила:

– Ты… любишь детей?

– Не знаю…- Озадаченно ответил я.- Нет, я и вправду не знаю…- Добавил я, оборачиваясь.

– Любишь…- Улыбаясь, констатировала Ирен.- Просто, может, не хочешь… даже сам себе в этом признаться… Ты бы не сделал сейчас того, что сделал… или сделал бы это совсем не так… если бы они были тебе… ну, хотя бы… безразличны…- Мягко, почти ласково улыбнувшись, тихо удалилась она.

От нечего делать я начал слоняться по бане, обследуя периферийные помещения. Комнат было много. Слева от мокрой парилки я обнаружил… Чудесный будуар. Место, как нельзя лучше приспособленное для чувственных удовольствий… На широкой мягкой постели кувыркалась… и подпрыгивала, как на батуте, детвора, явно не задумывающаяся об истинном назначении этого места.

Дальше следовала массажная – длинный мягкий стол, накрытый простынёй, на котором Джакус усиленно мял Лидочку… Ни слова не говоря, я вышел. Дальше следовала комната для загорания – кварцевые лампы под потолком, лежаки внизу и добрая дюжина чёрных очков выдавали её назначение… Затем я почему-то вернулся в "мокрую" парилку – захотелось опробовать и её? Может быть… Там я оказался не один. Инга что-то обсуждала с Бореном и хлеставшими его ошпаренными, которые, казалось, дорвавшись, наконец, до него, пытались отвести душу. Следом за мной появились Джакус с Лидочкой – домял, видимо… За ними выстроились в очередь Карой с Ами.

– Живей, живей… не выхолаживайте…- Поторопил процессию один из хлеставших.