Всего один день - [14]

— То есть стоит, например, броситься под автобус, и тогда будет весело?

Уиллем фыркает.

— Я имел в виду не такие происшествия. А всякие мелочи, которые сами происходят. Иногда они совсем незначительные, а иногда меняют все.

— Звучит, как девиз джедая. Ты не мог бы сказать точнее?

— Парень подбирает девчонку, которая путешествует автостопом по далекой стране. Через год у нее кончаются деньги, и она появляется на пороге его дома. Через полгода они женятся. Вот такие происшествия.

— Ты что, женился на автостопщице?

Его губы изгибаются в улыбке, как натянутый парус.

— Это лишь пример.

— Расскажи настоящий.

— А откуда ты знаешь, что это не настоящий? — поддразнивает Уиллем. — Ладно, вот это действительно произошло со мной. В прошлом году в Берлине я опоздал на свой поезд до Бухареста и вместо этого поймал попутку до Словакии. Это была машина ребят из театральной труппы, один из них накануне сломал ногу, и они искали ему замену. И за шесть часов, что мы ехали до Братиславы, я выучил его роль. Я остался с ними, пока у него не срослась кость, а потом через некоторое время я познакомился с ребятами из «Партизана Уилла», которым позарез нужен был человек, который смог бы сыграть в постановке Шекспира на французском.

— И ты смог?

Уиллем кивает.

— Ты что, знаешь много языков?

— Я просто голландец. Ну, и я присоединился к «Партизану Уиллу», — он щелкает пальцами. — И теперь я актер.

Я удивлена.

— Мне показалось, что ты уже куда больше этим занимаешься.

— Нет. Это явление случайное и временное. Пока следующее происшествие не направит меня в другую сторону. Так жизнь устроена.

В груди у меня что-то оживает.

— Ты действительно так думаешь? Что вот так просто может измениться жизнь?

— Я верю, что это происходит непрерывно, но если ты не выйдешь на дорогу, то никуда не уедешь. Путешествуя, ты попадаешь на новые пути. Они не всегда хорошие. Иногда даже ужасные. Но в следующий раз… — Он пожимает плечами и показывает на Париж, а потом украдкой смотрит на меня. — Все складывается не так уж и плохо.

— Если автобус не собьет, — добавляю я.

Он смеется. Но соглашается.

— Если автобус не собьет, — повторяет Уиллем.

Пять

Мы приходим в клуб, где работает подруга Уиллема; кажется, что там совершенно никого нет, но, когда он начинает колотить в дверь, она открывается, и выходит высокий мужчина, кожа которого чернее самой черноты. Уиллем заговаривает с ним по-французски, и через минуту нас впускают в огромную сырую комнату с небольшим помостом, узким баром и несколькими столиками, на которых стоят перевернутые стулья. Они с этим Великаном еще немного переговариваются на французском, а потом Уиллем поворачивается ко мне:

— Селин не любит сюрпризов. Может, я лучше сначала один схожу.

— Конечно, — в тихом полумраке мой голос звучит очень резко, и я осознаю, что снова начала нервничать.

Уиллем направляется вглубь, к лестнице. А Великан снова принимается полировать бутылки в баре. До него, очевидно, не дошел слух, что Париж меня любит. Я сажусь на барный стул. Они крутятся в обоих направлениях, как в «Уипплс» — это такое местечко дома, куда я с бабушкой и дедушкой часто ходила есть мороженое. Великан не обращает на меня никакого внимания, так что я начинаю крутиться туда-сюда. В какой-то момент я, видимо, перестаралась, потому что сиденье соскочило с подставки.

— Ой, блин! Ай!

Я лежу, растянувшись на полу, Великан подходит ко мне. Лицо его ничего не выражает. Он поднимает стул и прикручивает его на место, а потом возвращается к бутылкам. Я еще немного лежу, думая, что будет унизительнее — остаться на полу или снова сесть на стул.

— Американка?

Что меня выдало? Неуклюжесть? Неуклюжих французов, что, не бывает? Вообще-то я довольно грациозная. Я восемь лет занималась балетом. Надо посоветовать ему починить стул, пока на него никто в суд не подал. Нет, если я это скажу, точно станет ясно, что я американка.

— Как ты догадался? — уж и не знаю, зачем я спрашиваю. Такое ощущение, что с того самого момента, как наш самолет сел в Лондоне, у меня над головой вспыхнула неоновая вывеска с мерцающими буквами: «ТУРИСТКА, АМЕРИКАНКА, ЧУЖЕСТРАНКА». Мне бы уже следовало к этому привыкнуть. Но вот разве что в Париже мне начало казаться, что она стала менее яркой. Но, видимо, я ошиблась.

— Твой друг говорил, — сообщает он. — Мой брат живет в Рош Эстэре.

— Да? — предполагается, что я знаю, где это. — Это под Парижем?

Он смеется громко, чуть не надрывая животики.

— Нет. В Нью-Йорке. Рядом с большим озером.

Рош Эстер?

— А! Рочестер!

— Да. Рош Эстер, — повторяет он. — Там очень холодно. Очень много снега. Моего брата зовут Али Мйоди. Может, ты его знаешь?

Я качаю головой.

— Я живу в Пенсильвании, это недалеко от Нью-Йорка.

— В Пенисвании много снега?

Я стараюсь подавить смех.

— В Пен-сильвании — довольно много, — говорю я, подчеркивая, как правильно говорить. — Но не так много, как в Рочестере.

Он вздрагивает.

— Слишком холодно. Особенно для нас. В наших венах течет сенегальская кровь, хотя мы оба и родились в Париже. Но мой брат, он поехал заниматься компьютерами в Рош Эстере, в университете, — великан, кажется, очень этим гордится. — Ему снег не нравится. А летом, говорит, комары, как в Сенегале.