Всегда в бою - [110]

Потери, понесенные 3-й немецкой танковой армией под Витебском, были столь велики, ее внутренняя дезорганизация так значительна, что все попытки вражеского командования хоть как-то стабилизовать фронт окончились полным провалом. Многочисленные сводные группы из остатков 95-й и 252-й немецких пехотных дивизий, военной школы 3-й танковой армии, саперных, строительных и маршевых батальонов появлялись вдруг перед нами, фиксировались на штабной карте, а день-два спустя исчезали с нее, разгромленные и плененные.

27 июня фашисты бросили в бой 201-ю охранную дивизию, затем 212-ю пехотную. Но их постигла та же участь: они были смяты и отброшены. Командиры наших передовых частей докладывали, что моральный дух противника сильно подорван. «Заслуживает внимания, — сообщали они, — заметная и все усиливающаяся у фашистов боязнь окружения, что создает хорошие условия для смелого маневра нашими войсками, до роты включительно»[86]. Были случаи, когда после неудачной контратаки вражеские подразделения просто разбегались и офицеры не могли собрать своих солдат.

Панические настроения фашистской пехоты передавались и поддерживавшей ее артиллерии. Пленные артиллеристы рассказывали нам, что теперь их наблюдательные пункты не выдвигаются в первую линию пехоты, как требует устав, а располагаются позади, в 200–300 метрах от нее. Ухудшается наблюдение, теряется непосредственный контакт с пехотными командирами. В результате резко падает действенность артиллерийского огня, что в свою очередь отрицательно влияет на устойчивость пехоты.

Да и вообще боевая деятельность вражеской артиллерии была подорвана во всех звеньях. Отступление, зачастую переходившее в повальное бегство, потеря транспортных средств и складов с боеприпасами сказывались и на том, что в нашей полосе расход снарядов артиллерии 3-й немецкой танковой армии в иные дни был близок к нулю. Безостановочный отход и слабая разведка не позволяли вражеским артиллеристам точно наносить на карту и свои боевые порядки, и наши. Инструментальной разведкой противник не пользовался, контрбатарейной борьбы не вел.

1 июля корпус генерала Васильева с ходу прорвал оборону противника на реке Березина и продвинулся на 20 км. Темп наступления нарастал, в последующие дни он достигал иногда 30–35 км. В ночь на 5 июля войска 43-й армии вышли на границу Литовской ССР. Первый звонок был от Васильева. Николай Алексеевич доложил: 306-я дивизия вступила на территорию братской республики. Он назвал населенные пункты, которые освобождены, и те, за которые ведется бой. Доклад в его духе — ничего лишнего. Человек он очень собранный, не давал волю чувствам. Хотя, несомненно, места эти всколыхнули его память. Он ведь с молодых лет служил на границе.

Доклад командира 60-го корпуса Анисима Степановича Люхтикова был также лаконичным, а вот командир 92-го корпуса Ибянский, доложив о выходе 145-й дивизии к границе, о том, что она освободила местечко Поставы, на какое-то время замолчал.

— Что еще, Николай Болеславович?

— Разрешите отлучиться с командного пункта на час-полтора? Хочу съездить в Поставы.

— Зачем?

— На могилу отца. Поставы — моя родина…

Однако навестить родные места генералу Ибянскому удалось лишь вечером. Противник предпринял несколько контратак в полосе корпуса, причем пытался таранить танки 39-й бригады «самодвижущимися фугасами», как доложили танкисты.

Этот новый вид оружия стал известен нам еще минувшей зимой, о нем сообщил войскам разведотдел 1-го Прибалтийского фронта. Добытое разведчиками немецкое «Наставление по боевому использованию радиотанкеток Б-4» описывало танкетку как «торпеду на гусеничном ходу, начиненную зарядом взрывчатки весом 450 кг»[87]. На марше танкетку вел экипаж, в бою управление ею осуществлялось по радио из командирского танка на дальность до 2 км. Танкетка предназначалась для разрушения особо прочных оборонительных сооружений, подрыва минных полей и борьбы с советскими тяжелыми танками.

Первая же попытка использовать в бою это новое оружие показала техническое его несовершенство. Проходимость у танкетки была низкой, радиоуправление требовало широких, открытых пространств. Потерь нам эти «торпеды» не нанесли, и все они, около 50 машин, попали в руки наших танкистов и пехотинцев на участке Поставы, Воропаеве[88].

Очищая от фашистов восточную часть Прибалтики, войска 1-го Прибалтийского фронта продолжали наступать в высоком темпе. Лишь в середине июля, когда уже ясно обозначился глубокий клин, вбитый нашими армиями на стыке флангов фашистских групп армий «Север» и «Центр», сопротивление противника стало возрастать.

Вражеское командование почувствовало угрозу — его группа армий «Север» быстро подсекалась с юга войсками 1-го Прибалтийского фронта. Сначала мы перерезали дорогу Двинск (Даугавпилс) — Вильнюс, затем вышли к дороге Двинск Шяуляй. Дальнейшее наше продвижение ставило под удар и последнюю крупную тыловую коммуникацию гитлеровцев — дорогу Двинск — Рига.

Противник спешно перегруппировывал силы, перебрасывая дивизии с севера, из-под Пскова и Нарвы, на юг, на рубеж реки Свента. В середине июля в полосе 43-й армии появились 205-я и 225-я пехотные дивизии. Затем 58-я и 61-я дивизии. Характерно, что враг бросал эти соединения в бой, не дожидаясь полного их сосредоточения, временно подчиняя части штабам уже действующих здесь войск.