Всегда солдат - [9]

— Мало, — прошептал я.

— Что мало? — не понял фашист.

Но тут перед глазами моими поплыли пестрые круги, все закружилось и исчезло…

Очнулся от страшного озноба. Хлюпала и журчала вода, я промок насквозь. «Дождь, — подумалось мне, — надо укрыться». Попытался подняться, но мне не дали сделать этого.

— Лейте еще!

На меня обрушился поток холодной воды.

— Куда перебазировался ваш полк? Какие части остались под Севастополем? — хрипло пролаяли над ухом.

Допрос кончился под вечер тем, что гестаповец ударом кулака сбил меня на пол и приказал убрать. Солдаты выволокли мое бренное тело на улицу и разбежались — началась бомбежка. Вокруг загрохотало, чудовищная сила подхватила меня, словно пушинку, приподняла и куда-то швырнула.

* * *

Первое, что я почувствовал, придя в себя, были чьи-то грубовато-ласковые прикосновения. Дикая боль разрывала голову, и я застонал.

— Тише, браток, тише, — послышался шепот, — давай помоги мне, иначе каюк.

— А кто ты?

— Свой. Держись-ка крепче и шевели ногами!

Неизвестный поднял меня, закинул мои руки за свою шею и медленно повел.

— Брось, — попросил я. — Далеко со мной не уйдешь. Все равно схватят.

— Это еще бабушка надвое сказала! Наши летчики здорово поработали! От комендатуры ничего не осталось. И твоих конвоиров начисто срезало. Сам видел!

— Да кто ты? Партизан? Подпольщик?

— Доберемся до машины, скажу.

— Что?

Ответ незнакомца показался подозрительным, и я остановился.

— До машины, браток. Езжу на ней, заставили гады.

— Катись к черту!

— А ты не дури, — сердито бросил незнакомец. — Иди, коли сказано. Доберемся до машины, схороню тебя, объяснимся.

— Ладно, не сердись, — примирительно ответил я, — сам понимаешь — обстановка… И куда меня такого денешь?

— Это моя забота. Вот и дотопали.

Шофер откинул задний бортик грузовика и втащил меня в кузов. В нос ударил пряный запах сухой травы.

— Сено тут, — пояснил незнакомец, — лежать удобно. А сверху тент, так что тебя никто не увидит.

Он закопал меня в сено и присел рядом.

— Теперь и закурить можно. Желаешь? Нет?

Чиркнула спичка.

— Ну, брат, и изуродовали тебя! Мать родная не узнает. Не лицо, а сплошная опухоль!

— Это не они… От удара самолета в землю.

— Летчик, значит. Живучий народ. Я, когда в Нижнем Керменчике прятался, про одного летчика слышал. Его тоже сбили. Говорят, наделал им дел. Сжег самолетов десять да в воздухе несколько сбил…

Я начал догадываться, что шофер говорит обо мне, и хмыкнул.

— Не веришь?

— Нет, почему. Только ты малость фантазируешь.

— Может и фантазирую, — согласился шофер, — за что купил, за то и продаю. А ты почем знаешь?

— Это случилось со мной…

Незнакомец замолк.

— Ну и дела… Как же ты живой остался? С виду щуплый такой, маленький… В общем, давай знакомиться. А то неудобно даже — ты да ты.

— Серафим Сабуров.

— А я Костя Галкин, как говорится, сын собственных родителей. В армии был шофером санитарной машины. Через это самое и в плен угодил… Долго рассказывать, если все по порядку. Да и неинтересно. Здесь вот меня тоже на ЗИС посадили. Наших раненых вожу в Симферополь. Там в медицинском институте что-то вроде сборного пункта. Тяжело, но вожу, кручу баранку. Свои ведь люди. Надеешься, может, хоть из десяти пятеро выживут — и то хорошо. Вот и маюсь тут. А то бы давно сбежал… — Костя тяжело вздохнул. — И тебя хочу туда доставить. Иначе крышка.

Я молчал. Да и что было сказать? С одной стороны, Костя вроде работает на врага. С другой — будто и нет. Сложная ситуация. И все же на душе остался неприятный осадок. Почувствовав мое настроение, Костя замолчал. Я перевел разговор на другие рельсы.

— Что на фронте? Где сейчас наши?

— Дерутся под самым Севастополем. Бои тяжелые. Из Симферополя каждый день по эшелону раненых фашистов увозят на Украину…

Последние слова Галкина донеслись до меня уже сквозь сон: я засыпал, пригревшись в пахучем сене.

Утром в машину начали грузить раненых гитлеровцев. Костя, стоя в кузове, принимал носилки и располагал их подальше от меня. Вскоре мы тронулись в путь. От тряски у меня страшно разболелась голова. Сено кололо лицо, легким не хватало воздуха, но я терпел. А чтобы не стонать, отчаянно кусал губы.

К прибытию раненых гитлеровцы очистили от больных большую часть помещений Симферопольской городской больницы.

Как только машина остановилась, Галкин мигом очутился в кузове, откинул бортик и пододвинул к самому краю первые носилки.

— Ну, кажись, все обошлось, — шепнул он, когда санитары унесли последнего раненого.

Но тут же раздалась команда. Костя выругался, сел в кабину, задним ходом подогнал свой ЗИС к другому больничному блоку.

В кузове раздалась русская речь. В машину погрузили тяжело раненных советских бойцов. Из обрывков разговоров я понял, что тут же находятся две русские медицинские сестры и врач.

Луч света

Нас доставили в лагерь, находившийся на территории медицинского института, и разместили в нескольких комнатах. Медицинские сестры Вера Житкова и Маруся (ее фамилии я не помню) тотчас принялись наводить порядок, а хирург Божко начал осматривать людей.

Здесь, на новом месте, я едва не отправился на тот свет. Как только нас выгрузили, не знаю почему, пополз к выходу, ударился головой о какой-то предмет и потерял сознание. Вера Житкова и Маруся нашли меня в темном холодном коридоре, перенесли в комнату и положили у топившейся печурки.