Всегда горячие гильзы - [6]

— Где будешь рыбачить на этот раз?

— В Афгане. Там сейчас клёв — ой-ой-ой!

Не знаю, всегда ли справедливы те награды, которыми обвешана моя грудь. Но знаю точно, что нет на свете таких орденов и медалей, которыми можно было бы оценить великое терпение и мужество моей любимой. Она терпела эти пытки уже пять лет. До этого я был женат трижды. Первая сбежала от меня через месяц, вторая — через неделю. Третья жена продержалась полгода, из которых три месяца я провел в госпитале, и месяц — в Анапе на реабилитации.

Словно читая мои мысли и опровергая мои сомнения, Мила произнесла:

— Я очень счастлива с тобой…

— С чего это вдруг? — искренне удивился я.

— Ты всякий раз даришь мне мечту… Мечту увидеть тебя живым и здоровым. С этой мечтой я буду засыпать и вставать. Буду встречать солнце и провожать его. Буду считать дни и представлять, как открывается дверь, и ты входишь в комнату, залитую солнечным светом…

Она у меня немного поэт. И хотя в поэзии я почти что не рублю, от слов жены у меня мучительно заныло в горле и на глаза навернулись слезы.

Глава 4

Мне нравятся такие затылки — крепкие, гладкие, без складок. Человек, к которому меня привели, был рослым, плечистым, совершенно лысым. Его внушительного объема грудная клетка красноречиво выпирала из ладно скроенного пиджака. Крупная яйцевидная голова сидела на плечах как влитая. Когда я вошел в комнату инструктажа штурманов на КП «Чкаловское», он стоял ко мне спиной, но я сразу почувствовал идущую от него мощь и властолюбие. Поворачивался он ко мне лицом медленно, причем всем корпусом, будто шея не вращалась, и мне показалось, что его могучее тело при этом издает кожаный скрип.

— Владимир Владимирович, — представился он и снял темные очки.

Лучше бы он этого не делал. Глазки у него оказались маленькие, невыразительные, очень светлые, водянисто-голубые, отчего черные, расширенные в слабо освещенной комнате зрачки напоминали змеиные.

Мне представили его так: «Очень крутой генерал из близкого окружения президента, который курирует вопросы коррупции в высших эшелонах власти». И еще я понял, что этот генерал — прямой начальник несчастного Кондратьева.

То, что он действительно был очень крут, я догадался по внешнему виду и количеству его телохранителей. Их было пять рослых долбоебов, как и босс, выбритых наголо. Качественная дрессировка сразу бросалась в глаза: бульдоги были профессионально напряжены, предельно внимательны и чутки к любому движению и звуку, который доносился снаружи. Мне даже показалось, что они одновременно и безостановочно водят носами и шевелят ушами.

— Так это и есть тот самый легендарный майор Власов? — резиново улыбаясь, спросил генерал. — Я тебя, в общем, таким и представлял.

Видимо, сейчас начнется долгий и утомительный допрос на тему: что мне говорил в последние минуты жизни полковник Кондратьев, что я ему отвечал, и как я себя вел, и не было ли со мной оружия, и не заметил ли я чего-нибудь подозрительного. В связи с прибытием столь высокой и важной персоны мой вылет если уж не отменят вовсе, то задержат на неизвестное время. Кто его знает, что у этих генералов ФСБ на уме. А вдруг они уже начали меня подозревать?

Генерал сел за стол и некоторое время пристально рассматривал меня.

— Вам задача ясна, майор? — спросил он вовсе не то, что я ожидал от него услышать.

Я неуверенно двинул одним плечом.

— Вопросы есть?

«Вопросы есть?» — это дежурный армейский вопрос, на который, как правило, предполагается отрицательный ответ, и означает он окончание инструктажа и переход к активным действиям.

Я настолько подготовился к допросу, так старательно выстроил в уме последовательность изложения печальных событий на бульваре, что даже немного растерялся: получалось, что мои объяснения никому не были интересны. Скорее всего, фээсбэшник даже не предполагал, что я не только был последним человеком, с кем говорил Кондратьев. Я был свидетелем его убийства.

— У меня вопросов нет, — ответил я. — Но полагаю, что у вас должны быть ко мне вопросы, как к свидетелю убийства Кондратьева.

Лысый генерал, не сводя с меня глаз, протянул руку, взял чашку с чаем, отпил глоток.

— Вот как? Чего же вы молчите? Рассказывайте!

Я рассказал все, что видел и запомнил. Только голые факты и никаких предположений и версий, так как хорошо знаю, что ребята из конторы, как собственно, и следователи-менты и прокуроры, терпеть не могут, когда версии строят дилетанты вроде меня.

— Это очень ценная информация, — произнес генерал, когда я замолчал. — Номера машины запомнили? Нет? Очень жаль.

Он поднялся из-за стола. Я понял, что он больше не имеет ко мне никаких вопросов, а также не ждет их и от меня. Скорее всего, моя информация ему нафиг не нужна была. Все, что я видел, наверняка записали камеры наружного наблюдения, и записи либо уже исследовали эксперты, либо сделают это в ближайшее время.

— Не забивайте себе голову, — говорил он, прохаживаясь вдоль стены, и охрана, наблюдая за ним, одновременно двигала головами, как котята в лукошке. — Мы знаем, почему его убили, и знаем, кто его убил. Найти этих предателей и заговорщиков нам не составит труда. Как бы ни была могущественна и коррумпирована российская наркомафия, мы все равно переломим ей хребет.