Все золото Колымы - [30]

— Вы только посмотрите, чертенок прямо как живой! — восхищается Семен Николаевич. — Если подойти, ничего не подозревая, то можно, знаете, растеряться.

Я не знаю, как выглядят живые черти. И, к огорчению Токарева, мы снова принимаемся за свое:

— Вы встречались с Самсоновым ежедневно. Вместе были несколько раз на лимане. Неужели он ничего не говорил о своих планах?

— Да нет. Я вам уже говорил, что его отъезд для всех был неожиданностью, и квартирная хозяйка некоторое время ждала, не решаясь сдать комнату другому жильцу.

Все это мы слышали и не раз и не два. Но в разговоре могла всплыть какая-то незначительная, на первый взгляд, деталь, крошечный эпизод, ради этого мы снова задавали Семену Николаевичу и всем, жившим рядом с Самсоновым, одни и те же вопросы. И на пятый день нам везет.

— Послушайте, — изумляется Семен Николаевич, — как же я мог забыть? Вы должны поговорить с Мишкой, Самсонов его все время за сигаретами гонял.

Мы обнаружили Мишку в «минуту душевной невзгоды». Во дворе шел напряженный футбольный поединок, но мать, звавшая сына на обед, не желала ничего знать. Ей было совершенно безразлично, что по ее вине он пробил мимо ворот. И это — когда ему наконец удалось выйти один на один с вратарем! Было отчего расстроиться.

— Миша, — подзывает его с улыбкой Вовка, — выхлопочем увольнительную у твоей мамы?

— А вы кто такие? — В душе каждого пацана живет готовность в любую минуту встретиться с приключением. Вихрастый Мишка прямо вдыхает воздух большого приключения.

— Мы из милиции, — Вовка показывает ему удостоверение, и тот мгновенно забывает о призывах матери.

— Это, значит, про жильца тети Наташи? А чего про него рассказывать? Обыкновенный. Я ему сигареты таскал. «Варну». Других не курил. Пачка «Варны» — пачка мороженого. У нас с ним железный уговор был. Не-е-е, никогда не обманывал! Всегда расчет на месте. Жалко, что уехал. Подумаешь, Одесса! В нашей Евпатории цари отдыхали, а там даже и пляжа нормального не найдешь.

— Как ты посмотришь, друг Михаил, если мы тебе купим два эскимо?

— Наверное, за бутылкой пошлете? — Поднаторевший в вопросах услуг и их оплаты, Мишка боится продешевить.

— Нет, никаких бутылок и сигарет. Мы можем даже сами принести тебе эскимо. Ты только скажи, откуда тебе известно, что Самсонов отбыл в Одессу?

— Так он же меня за билетами посылал на «Абхазию». Она у нас по средам отходит в Одессу. В каюту первого класса билет брал. А эскимо... так я лучше сам сбегаю.

Вовка отсчитывает Мишке деньги, и он мчится домой навстречу неприятностям, связанным с остывающим обедом.

Одесса встретила нас жарой. В отделении милиции душно, и даже у открытого настежь окна не глотнешь свежести. Вместе со здешними ребятами мы уже неделю ищем Самсонова. Трудновато в большом городе отыскать человека, наверняка редко выходящего из дома. Если, конечно, он вообще еще здесь, к Одессе.

Но не теряли времени даром и магаданские товарищи. Подключенный к делу наш сослуживец, Гена Ухсимов сделал запросы в те пункты, которые были указаны и личном деле Самсонова. Наро-Фоминск — город, где он родился, село Магдагачи, где два года работал до приезда на Колыму, Вильнюс, где у Самсонова была кооперативная квартира. Не дожидаясь ответа на эти запросы, Гена вылетел в Вильнюс.

Сегодня мы ждем от него звонка. У нас все без перемен, и от этого, а может, от жары, мы немного приуныли.

Но сообщение Гены с нас как рукой сняло сонливость: при обыске квартиры он обнаружил квитанцию на телефонный разговор с Одессой. Правда, двухгодичной давности, но зато там указана фамилия — Ермилов. Мы с одесскими коллегами быстро перебрали всех Ермиловых, побеседовав с каждым. На этот раз все шло по законам детективного жанра, ибо интересовавший нас Ермилов был последним в списке возможных приятелей Самсонова.

Увидев фотографию, он обмяк и, заглядывая нам с Вовкой в глаза, прерывающимся голосом заговорил:

— Я ведь ни в чем не виноват! Ну, приехал ко мне знакомый с Колымы, попросился пожить, Я и пустил. Что же в этом страшного? Я ведь ни в чем не виноват, товарищ милиционер...

Итак, мы нащупали все звенья этой длинной цепи. Но прежде чем рассказать вам о развязке, я забегу немного вперед. Позднее выяснилось, что в загсе Наро-Фоминска рождение Самсонова Николая Васильевича не зарегистрировано. Зато в селе Магдагачи один из рабочих, опознавших по фотографии Самсонова, сообщил, что тот называл своим земляком краснодарца, работавшего вместе с ним в леспромхозе. Из Краснодара пришел ответ, что Самсонов там не известен, но зато очень хорошо известен некто Харитонов и что, судя по фотографии, он и Самсонов — одно лицо.

В годы войны он, молодой еще тогда парень, работал у немцев полицаем и проявлял на службе изрядное рвение. С отступающими немцами ушел на запад, и с тех пор о нем никто ничего не слышал. И в Краснодаре во время процесса над военными преступниками его место на скамье подсудимых пустовало.

Вот какова была биография у Самсонова, которого мы сейчас шли брать.

...Он смотрел сквозь тюлевую занавеску на прохожих. В белых рубашках, легких платьицах — они казались в этот жаркий летний день чуть праздничными. Хорошо им, после работы можно сразу идти к морю. Какие загоревшие! Он взглянул на свои сильные руки, едва тронутые загаром, и выругался. Можно было бы еще дней десять позагорать в Евпатории, но не отпускающий страх заставил бежать сюда, в Одессу, где он мог некоторое время скрываться у своего давнего дружка. Ему Самсонов доверял, насколько вообще мог кому-нибудь доверять. Но страх не проходил. Часами он смотрит на улицу и в каждом прохожем видит врага.