Но кое-что в описанной марсианской цивилизации привлекло внимание доктора Метца: все жители этой планеты обменивались между собой кровью. Эту процедуру они называли обменом жизнью: юные давали свою кровь старикам и те получали с ней силу и молодость, а юные лишь преобразовывали свою природу от крови старших товарищей. Все жители красной планеты приходились друг другу братьями по крови, составляя чуть ли не единый организм. А главное — благодаря кровообмену марсиане обрели почти что вечную молодость.
Конечно, всё это лишь выдумка писателя. Но ведь доктор Метц уже слышал о чём-то подобном восемь лет назад в Лондоне, когда ему показали белую женщину Мери, которая утверждала, что пьёт только кровь и живёт уже много сотен лет. Не важно, правдивы её слова или нет, но в них, безусловно, что-то было. К тому же, мысль обретения бессмертия через кровь отчасти перекликалась с идеями «московского Сократа». После прочтения фантастической книги Павлу Ивановичу не давала покоя сама идея переливания крови. Что если это и есть путь к бессмертию?
Да, римскому императору Тиберию переливали кровь, но он всё равно умер. Так ведь и «переливание» в те времена было банальным питием крови — абсолютно бесполезной и вредной процедурой. Но с тех пор прошло много веков, и люди нашли способ переливать кровь из вены в вену. А не так давно врачи узнали, что кровь всех людей на Земле разделяется на четыре группы, и потому можно безопасно осуществлять гемотрансфузию от одного человека другому не опасаясь осложнений или даже смерти.
Павел Иванович сильно сомневался в пользе крови гемофилика для здорового человека, но вот наоборот… Что-то подобное он уже слышал от деда, вот только всерьёз не задумывался над практическим применением такой теории — повода не было.
Когда с цесаревичем случилось носовое кровотечение, которое не могли остановить целый день, Павел Иванович и предложил порциальную трансфузию крови для восполнения потерянной. На все заверения о безопасности процедуры последовал лишь решительный отказ — императрица вновь предпочла помощь сибирского старца.
После этого Павел Иванович, наконец, осознал, что его присутствие при дворе в качестве лейб-медика-консультанта абсолютно бессмысленно. Зачем здесь нужна медицина, если новаторские способы терапии заменила молитва?
Недолго думая, доктор Метц попросил отставку и незамедлительно её получил. Он покидал больного мальчика с лёгким сердцем, зная, что при нём всегда будут врачи, способные помочь, а главное, старец Григорий, который попросит у Бога здоровья для цесаревича.
— Хороший ты человек, Павел Иванович, — на прощание сказал Григорий доктору Метцу, — но без Бога живешь. Неправильно это. Оттого в жизни и беды все. Не думай, что человек может Бога обхитрить, грешно это.
Странное напутствие растревожило доктора, но вскоре забылось. На следующий день он полностью погрузился в заботы, связанные с переездом из Петербурга. Доктор Метц всерьёз намеревался перебраться в Мюнхен, где старые знакомые уже пообещали ему место преподавателя в университете. Вопрос с жильем он думал решить на месте, а на первое время воспользоваться навязчивым гостеприимством деда. Но только на первое время.
Просторная квартира в исторической части Мюнхена досталась профессору в качестве глубочайшей благодарности от семьи одного высокопоставленного пациента. Здесь хватило места и доктору Метцу и его дочерям и даже их няньке. Помимо самого профессора в доме жила Ида, хотя большую часть дня она проводила в госпитале, где служила сестрой милосердия.
Чаще в доме профессора Книпхофа можно было застать Гертруду фон Альнхафт. Это была элегантно одетая дама с изысканными манерами и подчеркнуто правильной речью. Своей прической и ухоженным лицом она показывала всем, что не намерена мириться с подступающей старостью. Но несмотря на все старания женщины, без труда можно было догадаться, что её жизненный опыт давно преодолел рубеж в шестьдесят лет.
Графиня фон Альнхафт принадлежала к той категории обедневших аристократов, у которых из всех унаследованных ценностей осталась лишь фамилия. В молодости она, отвергнутая свахами всех дворянских домов, связала свою жизнь с уже немолодым, но очень душевным и отзывчивым аптекарем. Их брак продлился недолго, и в тридцать лет графиня стала вдовой. Из живых родственников у неё остался только свёкор — старый придирчивый грубиян Книпхоф. Двадцать пять лет понадобилось графине, чтобы исчерпать до самого дня наследство покойного мужа, заложить дом и лишиться его. Дожив до этого страшного возраста — пятьдесят пять лет, графине перестало казаться, что профессор Книпхоф слишком уж невыносим. Так или иначе, за семь лет она прижилась в его доме, по вечерам развлекая Книпхофа разговорами на разные темы и игрой в шахматы.
Появление новых лиц весьма оживило застоявшееся болото профессорской квартиры. Графиня не могла устоять, чтобы не расспросить племянника покойного мужа о нравах далекой России.
— Не понимаю, как вы там жили, да ещё с детьми. Это ведь ужасно — в любой момент стать жертвой террористов. Наверное, эти несчастные отчаялись найти для себя справедливость, раз решились на убийства. Надеюсь, они щадят детей?
