Все языки мира - [20]
Я сбежал вниз по лестнице проверить, нет ли чего для меня.
Есть… Чепуха. Я сразу узнал штамп на конверте: Общество польско-нигерийской дружбы. Предыдущему владельцу квартиры на Семирадского все еще приходили оттуда приглашения. Я какое-то время их хранил, а потом выбрасывал на помойку. Связь с этим человеком давно оборвалась, хотя при желании я, вероятно, мог бы узнать, где он живет.
Я вскрыл конверт. В ближайший четверг известный профессор, доктор наук прочтет лекцию «Диалекты забытых нигерийских племен». Идея воспользоваться приглашением, пойти послушать профессора, а потом еще остаться на обсуждение и фуршет в первый момент даже показалась мне привлекательной, однако я быстро убедил себя в полной ее абсурдности.
Электронное табло на башенке часов марки «Сони» показывало девять двадцать, но было двадцать минут девятого.
Я подумал, что надо наконец отрегулировать время, дальше тянуть глупо. Чтобы переставить часы на час назад, достаточно было изменить в окошечке башенки одну цифру, но я не знал, как это сделать. Пришлось заглянуть в инструкцию.
Когда я покупал часы, фирма «Сони» только еще входила на польский рынок, и к электронной продукции этой фирмы прилагались инструкции исключительно на иностранных языках: английском, французском, итальянском и японском.
1. Press CLOCK SET
1. Appuyer sur CLOCK SET
1. Pressione CLOCK SET
Я прочитал первый пункт на трех языках и посмотрел на помещенный рядом рисунок, изображающий женский палец с ухоженным ногтем. Палец нажимал кнопку с надписью CLOCK SET. Хотя по-японски я не мог прочитать ни слова, даже на этом языке указание было мне совершенно понятно.
Я нажал кнопку с надписью CLOCK SET, а затем, пункт за пунктом, выполнил три последующие указания. В окошечке цифра «9» сменилась цифрой «8», и мою квартиру начало постепенно заполнять зимнее время, правильное название которого: восточно-, западно-, а может быть, центральноевропейское — снова вылетело у меня из головы.
Согласно инструкции, я должен был выполнить еще одно, пятое указание, вероятно, не менее важное, чем предыдущие, а то и еще важнее.
5. Press MEMORY
5. Appuyer MEMORY
5. Pressione MEMORY
На рисунке женский палец нажимал кнопку, обозначенную словом MEMORY, которое напоминало «мемуары» или старинное польское «мемуаръ», то есть, как объясняется в толковом словаре XVIII века, «житейские записки, события, описанные очевидцем, современником».
Я выполнил указание и, пряча инструкцию в стол, машинально выдвинул один из нижних ящиков. Сверху там лежала картонная папка, перевязанная темно-синей лентой.
В папке хранился дневник моей прабабушки, а точнее: сто тридцать одна пронумерованная страница дневника, который дядя Эдвард переписал на машинке с уже почти не читабельной рукописи.
Папка была снабжена дарственной надписью:
Текст переписан в период с 29 ноября 1970 по 30 июня 1980 года (IV экземпляр) и передан внучке Автора, Янине Хинтц, урожденной Черской, в день ее именин с низким поклоном и наилучшими пожеланиями.
Я помню, что мать растрогалась, принимая презент, однако дядину идею совместными усилиями опубликовать дневник сочла бессмысленной.
— Кто станет это читать, Эдек, в нынешние-то времена? — пожала она плечами. — Кого это заинтересует — ведь даже ему уже неинтересно, — она выразительным жестом указала на меня, но дядю Эдварда ее слова, похоже, не убедили, и он упрямо повторял:
— Ну, не знаю, не знаю… я бы не был так уж в этом уверен.
Дневник начинался с описания переезда. Осенью 1858 года автор, тогда пятнадцатилетняя барышня, после смерти отца и продажи родового деревенского имения, перебралась с матерью и сестрами в Варшаву, где в детстве уже прожила несколько месяцев.
Варшава, Варшава… Я воображала ее себе такой красивой, такой приятной, мечтала о ней, хотела бы птицей преодолеть расстояние, отделяющее меня от столицы… В деревне мама занята хозяйством, вся в хлопотах, не заводит никаких знакомств, у нас кроме нескольких близких знакомых никто не бывает, а в Варшаве — дядя, двоюродные сестры и братья, неужто жизнь с ними не станет веселее?
Наконец после двух дней пути мы въехали в Иерусалимские Аллеи; сердце мое сильно забилось, мне не терпелось как можно скорее увидеть дорогих мне людей, а тут лошади еле плетутся…
В первый раз я не дочитал дневник даже до середины. Через полтора десятка страниц мне наскучила однообразная история семейной жизни (все эти крестины, именины, приемы, визиты, ответные визиты…), я застрял на каком-то месте и оставшиеся страницы быстро пролистал, задержавшись только на записях 1862 года. В Варшаве по приказу царского наместника тогда было введено военное положение.
Уже одиннадцатый день карнавала[27], — писала прабабушка. — Варшава на редкость тихая, спокойная, жизнь однообразная, никаких развлечений, да и кому в такое время захочется развлекаться, Цитадель[28] переполнена, аресты продолжаются…
Нас пугают, что мы можем не получить процентов, страшно подумать, что тогда будет…
Скудного нашего дохода едва хватает на самое насущное, почти каждый квартал мы залезаем в долги, которые выплачиваем в начале следующего квартала, и потому к концу опять вырастает долг…
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.
Эта повесть о дружбе и счастье, о юношеских мечтах и грезах, о верности и готовности прийти на помощь, если товарищ в беде. Автор ее — писатель Я. А. Ершов — уже знаком юным читателям по ранее вышедшим в издательстве «Московский рабочий» повестям «Ее называли Ласточкой» и «Найден на поле боя». Новая повесть посвящена московским подросткам, их становлению, выбору верных путей в жизни. Действие ее происходит в наши дни. Герои повести — учащиеся восьмых-девятых классов, учителя, рабочие московских предприятий.
Июнь 1957 года. В одном из штатов американского Юга молодой чернокожий фермер Такер Калибан неожиданно для всех убивает свою лошадь, посыпает солью свои поля, сжигает дом и с женой и детьми устремляется на север страны. Его поступок становится причиной массового исхода всего чернокожего населения штата. Внезапно из-за одного человека рушится целый миропорядок.«Другой барабанщик», впервые изданный в 1962 году, спустя несколько десятилетий после публикации возвышается, как уникальный триумф сатиры и духа борьбы.
Макар Мазай прошел удивительный путь — от полуграмотного батрачонка до знаменитого на весь мир сталевара, героя, которым гордилась страна. Осенью 1941 года гитлеровцы оккупировали Мариуполь. Захватив сталевара в плен, фашисты обещали ему все: славу, власть, деньги. Он предпочел смерть измене Родине. О жизни и гибели коммуниста Мазая рассказывает эта повесть.
Анджей Стасюк — один из наиболее ярких авторов и, быть может, самая интригующая фигура в современной литературе Польши. Бунтарь-романтик, он бросил «злачную» столицу ради отшельнического уединения в глухой деревне.Книга «Дукля», куда включены одноименная повесть и несколько коротких зарисовок, — уникальный опыт метафизической интерпретации окружающего мира. То, о чем пишет автор, равно и его манера, может стать откровением для читателей, ждущих от литературы новых ощущений, а не только умело рассказанной истории или занимательного рассуждения.
Войцех Кучок — поэт, прозаик, кинокритик, талантливый стилист и экспериментатор, самый молодой лауреат главной польской литературной премии «Нике»» (2004), полученной за роман «Дряньё» («Gnoj»).В центре произведения, названного «антибиографией» и соединившего черты мини-саги и психологического романа, — история мальчика, избиваемого и унижаемого отцом. Это роман о ненависти, насилии и любви в польской семье. Автор пытается выявить истоки бытового зла и оценить его страшное воздействие на сознание человека.
Ольга Токарчук — один из любимых авторов современной Польши (причем любимых читателем как элитарным, так и широким). Роман «Бегуны» принес ей самую престижную в стране литературную премию «Нике». «Бегуны» — своего рода литературная монография путешествий по земному шару и человеческому телу, включающая в себя причудливо связанные и в конечном счете образующие единый сюжет новеллы, повести, фрагменты эссе, путевые записи и проч. Это роман о современных кочевниках, которыми являемся мы все. О внутренней тревоге, которая заставляет человека сниматься с насиженного места.
Ольгу Токарчук можно назвать одним из самых любимых авторов современного читателя — как элитарного, так и достаточно широкого. Новый ее роман «Последние истории» (2004) демонстрирует почерк не просто талантливой молодой писательницы, одной из главных надежд «молодой прозы 1990-х годов», но зрелого прозаика. Три женских мира, открывающиеся читателю в трех главах-повестях, объединены не столько родством героинь, сколько одной универсальной проблемой: переживанием смерти — далекой и близкой, чужой и собственной.