Все в твоей голове. Экстремальные испытания возможностей человеческого тела и разума - [28]

К счастью для меня, Пикелса не интересовало, какова у меня центральная температура, а, значит, был шанс избежать встречи с ректальным термометром, который он наверняка припрятал в кладовке под боком. Зато ему нужно было знать, как мой организм запасает и использует энергию. Мы собирались измерить скорость обмена веществ, подключив меня к пластиковой трубке и безжалостно гоняя по беговой дорожке, пока у меня хватит сил. В глубине души мне было интересно, а что, если у меня обнаружится нечто особенное или вдруг окажется, что, несмотря на редкие занятия спортом и офисную сущность, у меня есть скрытый метаболический дар. Когда я обронил эту мысль при Пикелсе, он с улыбкой поведал мне об Эвелин Стивенс, банковской служащей с Уолл-стрит. Она работала по 50 часов в неделю и лишь изредка совершала пробежку для поддержания формы. Однажды в выходные Стивенс, забавы ради, одолжила у приятеля велосипед, натянула треники и отправилась в велотур местного велоклуба. Когда остальные велосипедисты остались позади, глотая пыль из-под ее колес, Эвелин удивилась куда больше, чем они. Через пару лет она победила в двух этапах велогонки La Course женского соревнования Тур-де-Франс, а сейчас она — рекордсменка среди женщин, проехавшая самую длинную дистанцию в часовой велогонке.

Пока Пикелс постепенно увеличивал скорость на беговой дорожке, я спросил, а что, если во мне скрывается такой же талант, как и у Стивенс. Он улыбнулся, словно ему часто задают такие вопросы.

— Нет, — отвечает он. — Здесь дело в основном в наследственности.

Едва я вошел в офис в Боулдере, он тут же понял, что мирового уровня мне не видать. Выдает меня, как заявил он, одна мышца — а я всегда думал, что у меня есть все основания ею гордиться. После того как в детстве мне в пятку попала заноза, у меня появилась привычка ходить на цыпочках. Моя чудная, подпрыгивающая и неровная походка служила поводом для нескончаемых насмешек в средних и старших классах, но, как ее побочный эффект, у меня развились аномально крупные икры. Эта часть тела у меня самая мускулистая, однако, по мнению Пикелса, это явный признак, что у меня нет того, что нужно для участия в видах спорта, требующих выносливости.

— Это все равно что привязать к ногам пару маятников, — говорил он. — Тебе придется прикладывать больше усилий, чем тем, кто родился с длинными худыми ногами.

По словам парня, который каждый год видит в своем кабинете сотни ведущих атлетов, спортсменами мирового класса рождаются, а не становятся. Потом он попытался смягчить крушение моих надежд:

— Слушай, взгляни на это так. Если уж тебе достался счастливый билет и ты хочешь тренироваться с нами каждый день, мы, пожалуй, сможем подготовить тебя в соответствующую возрастную категорию. Быть может, не в профессиональную, но определенно с высокими показателями.

Вот так вот. Очевидно, есть хотя бы проблеск надежды, что я стану Адонисом. Считайте, что мне бросили вызов.

Пикелс на пару пунктов увеличил скорость беговой дорожки, и я тяжело дышал через трубку, подсоединенную к устройству, которое измеряло уровень углекислого газа, выпускаемого из легких, и поглощаемого кислорода. В течение часа испытание на беговой дорожке становилось все труднее и труднее, и каждые четыре минуты Пикелс колол мне палец скарификатором, чтобы забрать кровь на содержание молочной кислоты. Еще восемь уколов — и палец у меня выглядел, словно я только что подрался в ближайшем баре. Он был весь в синяках и кровоподтеках, а я прижимал к нему ватку, чтобы кровь свернулась. Казалось, даже во рту ощущался вкус крови.

Пикелс велел мне оценивать уровень нагрузки на разных этапах процесса. Когда он заставил меня бежать в гору в темпе 9:40 мин/миль, я не задумываясь выдал скромные 5 и 6 из десяти. Однако данные говорили совсем о другом: судя по результатам, я был близок к обмороку. Пульс у меня достиг 182 ударов, и дышал я тяжело. Пикелс сказал, что ему нужно, чтобы я добился такого темпа, что уже, казалось бы, быстрее нельзя, и нажал на компьютере кнопку, придающую беговой дорожке еще больший уклон. Похоже, он собирался отправить меня на «утюги», островерхие скалы на окраине Боулдера, ограничивающие восточную оконечность Скалистых гор. Через три минуты я был выжат как лимон. Я простонал, и мой стон, гулким эхом отражаясь в трубке, превратился в завывания тонущего маппета. Вот и все — пройдя шесть этапов с постепенно возрастающей нагрузкой, я сдулся.

В глазах у меня помутилось, мне хотелось опустить голову на поручни беговой дорожки и отдохнуть.

Чтобы вычислить скорость обмена веществ, Пикелс изучил несколько тысяч замеров. Цифры расползлись на два компьютерных экрана. Кривая предсказуемо ползла вверх, соответствуя моим усилиям с каждой прибавкой в скорости. По содержанию газов, выпускаемых из легких, Пикелс определил, что я сжигаю в основном углеводы, а значит, мне определенно не стать бегуном мирового класса. Ведущие спортсмены, участвующие в супермарафонах, при беге медленно сжигают в основном жиры, которые служат им надежным источником энергии. У меня же все в точности наоборот: меня можно назвать пожирателем углеводов, и, похоже, по жилам у меня циркулирует гранола. У меня, так сказать, простецкая метаболическая деятельность, признак обычного рациона американца. Сообщая мне о том, что у меня все же есть возможность исправиться, он чуть ли не хихикает.