Все в мире поправимо… - [8]

Так было уже не однажды.

Дай Бог, чтобы выдержал я…

* * *

Мамы, постаревшие до времени,

Верят, что вернутся сыновья.

Жены их, сиротами беременны,

То боятся правды, то вранья?

«Все чаще хороню друзей…»

Все чаще хороню друзей,

Хотя они еще так молоды.

И сердце в горести своей

Пронизано смертельным холодом.

О, как мне не хватает их

Среди раздумий, встреч и творчества…

Ушедших из надежд своих

В мою печаль и одиночество.

«Когда я вижу чье-то горе рядом…»

Когда я вижу чье-то горе рядом,

Мне кажется – и я в нем виноват.

«Чем вам помочь?» —

Я спрашиваю взглядом.

И кто-то грустно опускает взгляд.

Чужое горе не взвалить на плечи,

Как чемодан или вязанку дров…

И все-таки кому-то станет легче

От молчаливо высказанных слов.

«А жаль, что человек…»

А жаль, что человек

Свой смертный час

Не может знать…

Мы все судьбой ведо́мы.

А был бы нам известен лет запас, —

Наверное, мы жили б по-иному.

И совершили больше добрых дел.

В карьере, может, ярче преуспели.

Уж точно – Бонапарт бы не посмел

Опробовать российские метели.

Не пожалели бы мы к сроку

Нужных слов

Для всех друзей, – далеких или близких.

И не был бы настолько бестолков

Мир, что Всевышний создал нам для жизни.

«На морском пустынном берегу…»

На морском пустынном берегу

Я нашел какой-то странный камень.

До сих пор его я берегу, —

Выброшенную морем чью-то память.

Проступал на камне силуэт

Женской красоты неповторимой.

Сколько было незнакомке лет?

Как звучало стершееся имя?

Камень ничего мне не сказал.

Как известно, молчаливы камни.

Смотрят на меня ее глаза —

Из разлуки, из печали давней.

Положил я странный камень тот

Рядом с синим томиком Петрарки.

А душа надеется и ждет,

Что раскроет таинство подарка.

Венеция

Веселый комментарий

Мне мэр Нью-Йорка премию вручил.

И я на лаврах пару дней почил.

И ликовал, что признан в США,

Хотя к призу́ не дали ни шиша.

Стоит скульптура на моем столе,

Как память о высоком ремесле.

Сошлись навек в пожатье две руки,

Всем отчужденьям прошлым вопреки.

Мне мэр Нью-Йорка премию вручил.

И быть своим в чужбине научил.

Смотрю я с благодарностью на приз.

Поэзии не требуется виз:

В рукопожатье две страны сошлись…

Нью-Йорк

«Я радуюсь тому, что я живу…»

Я радуюсь тому, что я живу.

Я радуюсь снегам

И майским радугам.

И птицам, прилетевшим в синеву,

И просто солнцу бесконечно радуюсь.

Я радуюсь твоим глазам в ночи,

Когда они так близко

Рядом светятся.

Когда слова мои,

Как руки, горячи…

Я радуюсь всему,

Во что нам верится.

«Аба́на Те́рма – райский уголок…»

Аба́на Те́рма – райский уголок.

Свою хандру сюда я приволок.

Лежу под пальмой, как орангутан.

Хотя не пил, но от пейзажа пьян.

А надо мною крона, —

Как концертный зал,

Где птицы демонстрируют вокал.

Зеленый веер пальмы

гасит жар.

Здесь так уютно…

Всю бы жизнь лежал.

Италия

«Я в «Юности» печатал юных гениев…»

Я в «Юности» печатал юных гениев

С седыми мастерами наравне.

Одним судьба ответила забвением.

Другие вознеслись на той волне.

Журнал гордился тиражом и славою.

И трудно пробивался к торжеству.

И власть, что не была в те годы слабою,

Считалась с властью имени его.

Но все забылось и печально минуло.

Журнал иссяк, как в засуху родник.

Виновных нет…

И время тихо вынуло

Его из кипы популярных книг.

«Мы – скаковые лошади азарта…»

Мы – скаковые лошади азарта.

На нас еще немало ставят карт.

И, может быть, мы тяжко рухнем завтра.

Но это завтра…

А сейчас азарт.

«Я заново жизнь проживу…»

Я заново жизнь проживу,

Уйдя в твои юные годы.

Забуду знакомые коды

И старые письма порву.

А память, – как белый листок, —

Где имя твое заструится.

Исчезнут прекрасные лица

И станет началом итог.

«Многое в душе еще осталось…»

Многое в душе еще осталось

От минувшей юности моей.

И напрасно ожидает старость,

Что душа вдруг покорится ей.

Я все тот же – в радости и бедах.

Время продолжается во мне.

Я не все в нем до конца изведал.

Мне еще удобно на коне.

«Уезжают мои земляки…»

Уезжают мои земляки.

Уезжают в престижные страны.

Утекают на Запад мозги.

Заживают обиды и раны.

Уезжают мои земляки.

Но былое ничем не заменишь.

От себя никуда не уедешь.

И несутся оттуда звонки.

«Моя душа – как поле битвы…»

Моя душа – как поле битвы.

И что ни день —

Здесь столько перемен.

Вот все мои сомнения разбиты

И здравый смысл сдается чувствам в плен.

Но здравый смысл еще придет на поле.

И победит… И под победный рев

Его удача отзовется болью

В моей душе, уставшей от боев.

«Как быстротечна жизнь…»

Как быстротечна жизнь…

Казалось, что вчера

Отметил я свое тридцатилетие.

И вдруг пришла обидная пора,

Где прожитые годы все заметнее.

Но сколько бы ни миновало лет,

Считаю их без горечи и ужаса.

Не по нежданным датам горьких бед,

А по счастливым дням

Любви и дружества.

«Мама входила утром ко мне…»

Мама входила утром ко мне

И говорила негромко:

«Видишь, зайчики на стене, —

Утро уже.

Вставай, ребенок…»

Я поднимался и тер глаза.

И улыбался маме спросонок.

А мама молилась на образа

И повторяла:

«Вставай, ребенок…»

А потом уже сев за стол, —

Умыт, одет и причесан, —

Я веселую чушь порол

Под папину папиросу.

Сколько лет с той поры прошло…

Смотрю на семейное фото.

Есть в нем подписи и число.

И еще, очень грустное что-то.

«Старый год уже начал прощаться…»

Старый год уже начал прощаться.

Я шепчу ему тихо вослед:

«Пожелай нам удачи и счастья.

Тем, кто молод.