Все тайны Третьего Рейха - [5]

Но почему именно Австро-Венгрия?

Дело тут в особенностях самой империи Габсбургов.

Австро-Венгрия была, по сути, лоскутной империей. На небольшой территории тут проживало множество европейских народов — германских, романских, славянских и семитских. Это неустойчивое многонациональное образование, готовое распасться на множество мелких государств, сдерживалось только королевской властью. Австро-Венгрия даже на карте выглядела как странный узкий лоскут суши, протянутый от Франции до Балкан. На территории этого лоскута в непонятной связи друг с другом жил с десяток народов, разных по происхождению, верованиям и складу характера. Немцы отнюдь не составляли в этой империи большинства. Более того, немцы не были даже самыми богатыми жителями Австро-Венгрии. Глядя в сторону границы, где жили их кровные братья и сестры под рукой Бисмарка, немцы весьма сожалели, что их страна совсем не Германия.

Юный Гитлер получил первое представление об этой ужасной несправедливости на уроках истории: их вел немецкий патриот, так что не удивительно, что и Гитлер вырос немецким патриотом. Таких юношей немецкого происхождения, получивших патриотическое воспитание в стране, где немцы не были большинством, насчитывалось множество. У каждого из них был свой учитель истории или старший товарищ, вовремя раскрывший им глаза.

Но откуда черпали немецкий патриотизм сами учителя или старшие товарищи? Да из современных им газет, взахлеб от восторга писавших об успехах соседнего германского государства, где немцев как раз подавляющее большинство. Из книг, в которых философы говорили о необычайных достоинствах немецкого национального характера и пресловутого антропологического немецкого типа. Таковых тоже было множество. Учитывая, что жизнь немцев в Австро-Венгрии не была безоблачной, им только и оставалось надеяться на то, что вскоре их чудесный национальный тип будет востребован и жизнь радикально переменится.

К концу XIX — началу XX века эта жизнь становилась все труднее. А ощущение того, что сильный расовый тип вынужден подчиняться слабым расам, вызывало негодование. Так вот и происходило национальное самоосознание немецкого величия в условиях отдельно взятого многонационального государства.

Особенно в плане вавилонского смешения рас и народностей отличалась столица Австро-Венгрии Вена. Сюда устремлялось все ищущее карьеры население из других, нестоличных городков. Вена, которая прежде славилась музыкантами, теперь стала законодательницей идейных исканий. А если припомнить, что происходило в этой области не только в Вене, но и по всему Старому — да и Новому — Свету, вывод ясен: искания шли в самых разных направлениях. Одни были связаны с ухудшением уровня жизни. Этим исканиям отвечали труды марксистов, мечтавших восстановить социальную справедливость, то есть провести хорошую революцию. Центр марксистских исканий как раз находился в самом сердце Европы, сюда, в спокойную западную жизнь, бежали из уже бурлящей России ее революционеры. Здесь же никто не забывал о французских и немецких событиях середины XIX века — о первых попытках революционного коммунистического движения взять власть и начать строительство своего государства. Это стремление левых заняться экспроприацией и переделать мир волновало людей не столь революционно настроенных, идеалом которых была спокойная сытая жизнь без такого рода приключений.

Но богатые богатели, а нищие нищали. И у нищих по этому поводу были свои мысли, для богатых отвратительные. Другие идеи лежали за пределами социального неравенства. Неравенство эти идеи предлагали искать не в уровне жизни и доходов, а в расовой истории. Способствовало такому ориентированию не на сословное происхождение, а на расовый элемент несколько моментов.

Как раз в эти годы христианская религия стала терпеть настоящий кризис: усилия моралистов Просвещения не пропали даром, и к концу XIX века количество верующих стремительно сокращалось. Эстафету от религии приняла наука, вынужденная заниматься не только прикладными, но и онтологическими вопросами, то есть происхождением жизни и человека. Второй вопрос, благодаря Чарльзу Дарвину, слегка прояснился, но вызвал у многих негодование: те, кто видел в человеке венец творения, явно не желали такой истории человечества, где вместо Адама и Евы возникали два обезьяночеловека, звери по сути, безмозглые создания. Вот если бы человек произошел от человека… но Дарвин здесь был неумолим. От обезьяны! Это возмутило не только клерикалов, но и часть интеллигенции, не желающей иметь ничего общего с подобным происхождением предков.

Зато на дарвиновскую идею сразу откликнулись идеи мистического толка, которые предлагали другой путь человеческой истории, надо сказать, более симпатичный, без обезьян. Рупором этой новой точки зрения на историю человечества стала русская женщина Елена Петровна Блаватская.

Жизнь Елены Петровны можно читать как роман, в ней было все — и странное замужество, и странные отношения с мужчинами, и путешествия в самые неизведанные части мира, и откровения, которыми она охотно делилась со всеми желающими. Откровения были вынесены ею как раз из этих неведомых простому смертному стран — горного массива Центральной Азии.