Все сошли с ума - [2]

Люди стали останавливаться и неуверенно смотреть на расправу. На противоположной стороне перекрестка показался милицейский патруль; таких посылают на захват террористов. К счастью, я следил не только за битьем стекол, но и за ними. Один снял с плеча короткий автомат и принялся стрелять одиночными. Зазвенели стекла других ларьков, какая-то тетка своим криком заглушила вопль раненого продавца. Народ бросился к подземному переходу.

Странно, но стрельба не произвела того впечатления, как должна бы. Через минуту я вышел из перехода и направился к метро; все было спокойно, только ларьки стояли без стекол.

Очередь за жетонами занимала весь вестибюль и торчала на улицу. Работники метро сами нарывались: действовала только одна касса. Кому-то все это окончательно не понравилось. Он просто прошел через турникет, не скрываясь и не заплатив. Когда другие стали следовать этому примеру, тетка-контролер подняла ужасный визг, -- ей вмазали по рылу. Выскочили милиционеры и тоже получили. Нехорошее предчувствие заставило меня поторопиться. У эскалатора образовалась страшная давка, а только я протиснулся, как его остановили.

Всякие правила и приличия уже вовсю переставали действовать. Народ полез на соседний, тоже стоящий эскалатор, а третий полз вверх, но и его вскоре остановили. Людской поток был сейчас не в пользу поднимавшихся, и им пришлось возвращаться вниз. Кроме тех, кого ненароком покалечили, а таких было достаточно с обеих сторон.

Поезда еще ходили, но на платформе тут и там вспыхивали стычки. Кого-то роняли на рельсы, случайно и намеренно, орала трансляция, ревела толпа; в этих шумах медленно и совершенно неслышно выползал поезд. Я не мог подобраться к краю платформы и не видел, сколько человек барахтались на рельсах; некоторые, должно быть, сочли за лучшее переждать в желобе под поездом. По крайней мере, один. Чем ему не нравилось лежать там тихонько, но только когда поезд почти остановился, он таки полез наверх. Вопль под сводами перекрыл все звуки.

Жизнь, однако, продолжалась, и такие мелочи уже не прерывали ее течения. Набитый под завязку состав уполз в туннель. Дорога до следующей станции заняла почти полчаса; пешком я дошел бы быстрее, не в такой толпе, конечно. А тут всех ждал сюрприз.

Силы, которые должны обеспечивать порядок в местах повышенной плотности народа, пришли в движение, такое же бессмысленное и озлобленное, как сама людская масса.

На вход эта станция была уже закрыта, поезда остановили, а всех решительно попросили выйти наверх. В помощь пассажирам были приданы сотни полторы автоматчиков, готовых открыть стрельбу. Это они и продемонстрировали, пока в потолок. Наружу выходили примерно так же, как спускались давеча, с той лишь разницей, что упавшие вверх по ступенькам не катятся.

Не знаю, кого какие дела погнали из дома, но с этого момента целеустремленных людей я больше не видел. Спешащих -да: они убегали -- от преследования, от стрельбы -- в укрытия, подбегали к какой-то добыче, в общем, разбирались с сиюминутными потребностями -- и только. И я становился одним из них.

Кварталах в двух от станции метро шел настоящий бой. Я вспомнил, что где-то там находится не просто отделение милиции, а районное управление внутренних дел. Думаю, и той, и другой стороне, кем бы они ни были, нашлось из-за чего сражаться. Улицу туда перекрыли человек двадцать милиционеров, вооруженных только дубинками. Защищать свою цитадель они не спешили; лица их были какие-то отрешенные. Люди кружили вокруг станции с такими же бессмысленными выражениями; глаза у них то мутнели и стекленели, то, напротив, становились вдруг хитрыми и, казалось, проникающими в сознание.

Вдруг несколько человек одновременно набросились на милиционеров, причем так внезапно, что те не успели замахнуться своими дубинками, так что число их сразу сократилось вдвое. Но оставшиеся незамедлительно вступили в драку. К честным гражданам тоже быстро подошло подкрепление. Я оказался среди волонтеров: пришла пора разживаться каким-то оружием; резиновая дубинка казалась мне золотой серединой -- не палка с гвоздем или булыжник, но и не огнестрельное, владеть которым я все еще не решался. Даже если все сошли с ума, я-то тут при чем!

В схватке мне досталось по руке, к счастью левой, так что трофей был заслуженный. Я бросился прочь, считая, что борьба идет из-за оружия, и я стал такой же мишенью, как милиционеры только что. Но все оказалось гораздо непонятнее. Драка продолжалась, и никаких сторон не было. Каждый за себя. Это было по мне.

Несделанное дело подсознательно повело меня в сторону, противоположную дому. Обычно забитую в эти часы грузовиками заводскую улицу я нашел почти пустынной; вдоль домов слонялись люди, у многих в руках были палки или обрезки труб, но никто не сцеплялся. Прохожие избегали приближаться друг к другу, и это было достаточно здравым в их поведении. Из двух, идущих навстречу, один переходил на другую сторону улицы, причем делал это, как я заметил, тот, у кого оружие было более жалким. Выяснилось, что мое котируется ниже лома, но выше прочего мусора, а с человеком, который ловко владеет ломом, я теперь не хотел сталкиваться, будь он даже с голыми руками.