Все реки текут - [8]

Чарльз нес лыжи – свои и Дели – на плече. На верхушке холма он нагнулся и пристегнул лыжи ремешками к ногам племянницы:

– Походи на них вокруг, попробуй, сможешь ли кататься.

А сам, с силой оттолкнувшись от земли, лихо помчался вниз и в один миг оказался у подножия холма.

Спустя два часа абсолютно выдохшаяся, вся в синяках Дели ковыляла за дядей обратно к дому.

– Я, наверно, никогда не научусь, – чуть не плача, говорила она. – А кажется – так легко.

– Научишься, не сомневайся, равновесие ты хорошо держишь. Просто сейчас снег скользкий, льдом покрыт. На мягком снегу, конечно, учиться лучше.

Через неделю выпал свежий снег; крупные пушистые хлопья ложились и ложились на землю, и вскоре намело высокие сугробы.

Во время второго урока Дели училась останавливаться после спуска не приседая, а корректируя движение переносом собственного веса. Каждый удачный спуск окрылял ее, придавая сил и настроения. На этот раз они с дядей Чарльзом не снимали лыжи до самого дома, и обратная дорога вылилась в триумфальное лыжное шествие. Над трубой маленькой деревянной почты вился приветливый дымок, гостеприимно мерцал в окнах мягкий желтый свет. В первый раз за все время Дели почувствовала, что возвращается домой.

4

Вечером вся семья собралась за столом в гостиной. Неяркий мерцающий свет керосиновой лампы, подвешенной к потолку, падал на сверкающее серебро, стеклянные фужеры и белоснежную скатерть – тетя Эстер, как могла, скрашивала серую, убогую жизнь на заброшенном прииске.

Покончив с ростбифом и йоркширским пудингом, принялись за десерт – нежные пампушки с патокой так и таяли во рту.

Дели сегодняшний ужин давался с трудом, да и какая тут еда, ведь напротив сидит Адам, ее брат – русые волосы блестят под керосиновой лампой. Дели во все глаза смотрела на него, и недоумевала: как у таких родителей мог получиться такой сын? Папа много говорил с ней о теории наследственности. Выходит, все это неправда, и никакой наследственности нет: Адам ни единой черточкой не повторил своих родителей.

Высокий, крепкий, на смуглых щеках – яркий румянец. Вокруг золотисто-карих глаз – чистые светлые белки, густая шапка прямых русых волос закрывает лоб. Подвижный мальчишеский рот, только что хохотавший, может враз скривиться в недовольной гримасе.

Сейчас Адам смеялся и был так хорош, что на него хотелось смотреть и смотреть.

– Ну, давай, Дели, – весело кричал он через стол сестре, – съешь еще пампушечку. Не мешает ей немножко потолстеть, правда, мама?

Дели, как во сне, протянула ему тарелку. И то, как Адам смотрел на нее, и его уверенность в том, что весь дом должен вертеться вокруг него – впрочем, в последующие две педели так оно и было, – наполняло ее благоговейным страхом.

Перед сном Адам и Дели отправились в сарай за дровами для очага и набрали по целой охапке. У порога Дели задержалась: звезды в эту ясную ночь были необыкновенно красивы. Над холмами они сплели причудливый узор. Южный Крест! Он спускался почти к самой линии горизонта и отсюда казался гораздо больше и ярче, чем с моря.

– В Англии ведь Южный Крест не виден, – проследив за ее взглядом, полуутвердительно спросил Адам.

– Нет, я его здесь в первый раз увидела. Сначала он мне не очень понравился, а сегодня такой красивый.

Они прошли в кухню, отряхивая на ходу снег с ботинок. Адам наклонился над печкой и стал укладывать в нее дрова на утро.

– Ваш корабль потерпел крушение? Мне мама рассказала, вдруг проговорил Адам. От смущения он никак не мог затолкать в печь очередное полено, кончики ушей у него порозовели. Он чувствовал, что должен как-то откликнуться на несчастье сестры, ведь она потеряла всех близких. Но Дели боялась, когда кто-то чужой вмешивался в ее боль. Сильно застучало сердце, к горлу подступила тошнота.

– Да, – с трудом выговорила она. – Нас в живых только двое осталось: я и один человек из команды. Но я не люблю об этом говорить.

– Я знаю, малышка. – В голосе Адама было столько нежности и теплоты, что Дели удивленно посмотрела на него: неужели это тот избалованный высокомерный мальчишка, за которым она наблюдала во время ужина? А когда он понес не уместившиеся в печь дрова в гостиную, Дели почувствовала к нему настоящую симпатию.

Весна в тот год пришла рано. Подули теплые ветры, пригрело яркое весеннее солнце, снег начал потихоньку таять. II тетя Эстер опаяла, стала мягче и уже не так придиралась к племяннице. Она позволила Дели кататься с дядей Чарльзом и Адамом на лыжах, и те с удовольствием брали девочку с собой; на этот раз лыжи Дели поднимал на холмы брат.

Когда, спустя десять дней, Адам уехал обратно в Сидней, в доме стало тихо и сумрачно. Дели и тетя Эстер, сидя за столом под керосиновой лампой, чувствовали себя покинутыми, но прежней вражды между ними больше не возникало.

Снег день ото дня становился все грязнее, а в углах под навесом и у стен с южной стороны слежался и почернел. Неизвестно откуда вдруг прилетел ветер и ночами гудел под крышей, а днем с шумом кидался на окна.

Дядя Чарльз теперь уходил из дому на целый день: несмотря ни на что, он не терял надежды найти вожделенную золотую жилу. Ботинки и рабочие брюки его были вечно заляпаны желтой глиной. Дома он первым делом снимал на веранде ботинки и в одних носках неслышно шел на кухню за горячей водой. Умывшись, расстегивал ворот фланелевой рубашки, садился к огню и вытягивал ноги. Он откидывался в кресле, попыхивая трубкой, а от носков его шел пар.