Все равно будет май - [16]

Нонна встала:

— Давно пора домой. — И улыбнулась: — Скоро «ноль-ноль»!

В подъезде темно, — верно, опять перегорела лампочка. С улицы через стеклянную дверь проникает свет бульварного фонаря. Лицо Нонны совсем бледное, и потому особенно светятся темные глаза. Сергей взял ее маленькую руку.

— Начинается! — прошептала Нонна и опустила голову. Но руку не отняла. И тогда Сергей прижался губами к ее губам. Почувствовал слабый запах духов, теплоту губ, частое дыхание.

Нонна вырвалась, бросилась вверх по лестнице. Остановилась на первой площадке и помахала рукой. И снова застучали каблучки по мрамору ступенек.

Сергей шел по бульварному кольцу: Никитский, Тверской, Страстной… Редкие фонари в голых ветвях. Пары на темных скамьях. Шепот. Шорохи. Всплески женского смеха. Смешные, жалкие. Разве они знают, что такое любовь!

2

В мае Нонна сказала, что все лето будет жить с родителями в Серебряном бору, под Москвой, где у них дача.

— Все лето! — испугался Сергей. — Как ты можешь спокойно говорить об этом. А наш батальон не поедет в лагеря, я буду в Москве.

— В городе так пыльно, душно, а у нас на даче просто прелесть. Целыми днями буду валяться на пляже. — Но, увидев лицо Сергея, предложила: — Приезжай к нам. Тебе давно пора познакомиться с моими родителями. Мама считает неприличным, что я тебя не ввела в наш дом.

— Если ты хочешь — приеду.

— Конечно, хочу! — И замялась: — Только… я сказала маме, что ты студент. Не могла я ей сказать, что ты простой красноармеец. Она у меня с причудами. Такую истерику закатит, что только держись. Отец — другое дело. Он сам в первую мировую войну солдатом был.

— А что делает твой отец?

— Разве так важно?

— Если секрет…

— Никакого секрета нет! — нахмурилась Нонна. — Он врач, медик, — и почему-то смутилась.

А смутилась Нонна не без причины: по специальности ее отец гинеколог. Когда-то давно, когда Нонне было лет десять-одиннадцать, мальчишки из соседнего дома, пересмеиваясь и гримасничая, приставали к ней с вопросом:

— Знаешь, зачем к твоему папе женщины ходят?

Нонна знала: действительно, к папе часто после обеда приходят женщины. А зачем?

Бросилась с расспросами к матери. Ядвига Аполлинариевна успокоила дочку: гадкие мальчишки все выдумали, с ними не надо не только играть, но и разговаривать.

Нонна поверила матери. Но вскоре подруги-одноклассницы просветили ее по части некоторых подробностей занятий отца. С тех детских лет Нонна стеснялась говорить о его профессии, ограничиваясь сухой констатацией: врач, медик.

— Всегда боялся эскулапов, — пошутил Сергей.

— Ничего! Папка у меня славный. Из волжских плотогонов. Я его народником зову. Он и вправду похож на Чернышевского. Только… — и снова замялась. — Только приезжай к нам в гражданском. Студент — и вдруг появишься в гимнастерке и сапогах. У тебя есть штатский костюм?

— Есть, есть, — поспешил заверить Сергей. — Приеду в штатском.

— Найти нас очень просто. Доедешь автобусом до круга, пойдешь прямо по главной улице. Второй поворот направо. Дача в саду. Белая. С мезонином. Никольских там все знают. Приезжай часам к трем. К обеду.

Легко пообещать: приеду в гражданском. А какой у него гражданский костюм! Нет у него гражданского костюма. Сапоги, гимнастерка, шаровары — и весь гардероб. И вспомнил: «Лешка!»

Со старым другом заройщиком Алексеем Хворостовым за минувшие почти два года виделся он редко, всего раз пять-шесть. Алешка в поэты или писатели еще не вышел, но литературой увлекался по-прежнему, бегал на литературные вечера и диспуты, на встречи со знаменитостями. Появились у него новые друзья, новые интересы. Но Сергей знал: старый друг не отмахнется, поможет выйти из затруднительного положения. А поскольку Лешка теперь вращался в высшем обществе, то уж гражданская одежонка у него найдется.

Рано утром в выходной, получив увольнение в городской отпуск, Сергей Полуяров помчался в Останкино, в студенческий городок, где жил Алексей Хворостов. Дребезжащий и скулящий трамвай долго вез его по бесконечной Первой Мещанской. За Крестовской заставой, переехав через мост, трамвай побежал веселей мимо маленьких хибарок Ярославского шоссе.

На трамвайном кругу в Останкино Сергею сразу указали на ряд двухэтажных деревянных однотипных бараков — студенческий городок. Пришлось долго блуждать от одного близнеца-барака к другому, пока отзывчивый парень студенческого типа не указал:

— Лито? Дом номер шесть. Там они окопались.

Адрес оказался точным. Комната, в которой обитал Алексей Хворостов, была густо, как в госпитале, заставлена узкими железными кроватями. Посередине стоял голый, ничем не покрытый стол, на котором возвышался вместительный — на всю братию — жестяной чайник. Вокруг чайника в беспорядке валялись книги, тетради, объедки. На газетном клочке вытянула змеиное тело селедка «иваси».

День выходной, и обитатели комнаты нежились под тощими больничными одеялами. Но Алексей уже встал и привычно потрошил селедку — готовился завтракать.

— А, воин, службою живущий! — приветствовал он приятеля. — Молодец, что приехал. Садись, завтракать будем. Акриды и дикий мед не держим, но что касается селедки — вот она. Как в песне поется: за столом никто у нас не Пришвин!