Все равно будет май - [11]

— И я одно стихотворение прочел, — признался Алексей. — Похвалили.

— Там ты читаешь, а нами брезгуешь, — взвился Карайбог. — Рылом мы не вышли? Хорош гусь!

— Да что ты, Сема! Я просто…

— Тогда читай! — решил Петрович и сел под вагонетку: хоть какая, да тень. — Валяй!

Алексей замялся. Перед своими ребятами читать стихи оказалось почему-то совестно.

— Разве последнее. Заводское…

Начал читать нараспев, даже чуть покачиваясь (так читали поэты на субботних сборищах):

Нас на зарое веселых трое,

Роем мы глину и возим вверх.

В мокрую глину мы не зароем

Нам для грядущего данных вех…

Конечно, они не шибко грамотные по части поэзии, не много смыслят в законах стихосложения. Но сам факт, что их товарищ, заройщик Лешка Хворостов, сочиняет стихи, удивил и обрадовал. Знай наших!

— Складно! — одобрил Назар. — Только почему написал, что на зарое нас трое, когда нас пятеро?

— Для рифмы, — откровенно признался Алексей. — Пятеро не получается.

— Проверять не будут! — резонно заметил Сергей Полуяров. — Не милицейский протокол, где все факты должны соответствовать.

— Правильно! — поддержал Петрович. — Какая разница — трое или пятеро. Не в числе соль. Стихи подходящие, только по одному судить нельзя.

— Так у меня еще есть.

— Обнародуй!

— Сырое. Только вчера написал.

— Не выкобенивайся. В поэты настоящие еще не вышел, а цену набиваешь.

— Раз хотите… — согласился Хворостов. — Тоже о нас. Так и называется: «Кирпичи».

— Хорошо! — одобрил Петрович. — Тематика рабочая. Кто о нас напишет, как не свой же брат трудяга. Душу рабочего человека надо знать, а не просто чирикать, как воробьи на базарной площади.

Теперь Алексей читал по бумажке, — видно, и впрямь только написал. Прежней напевности не было, но получалось, пожалуй, еще лучше:

Нашу яму все зовут зароем!

Каждый день с семи до четырех

Глины пласт лопатами мы роем,

Что змеею вкруг завода лег.

К полудню крутые наши спины

Солнце лапой гладит горячо.

Солнце кажется нам слепленным из глины

Красным обожженным кирпичом.

— Здорово! — не выдержал Сергей Полуяров, влюбленно глядя на друга. — Такие стихи и в Москве напечатают.

Ободренный похвалой, Алексей принялся читать с еще большим чувством:

Рукавом, засученным по локоть,

Вытри лоб, где пота села сыпь,

И опять спокойно, не с наскока

Вагонетку полную насыпь.

Мышцы крепки, и движенья метки,

Знают руки, что такое труд.

И без перерыва вагонетки

Тушами раздутыми ползут.

— От дает! — вставил свое слово и Назар Шугаев. — Как Демьян Бедный!

Алексей продолжал:

Там у пресса глину рвут на части

И, вдобавок посолив песком,

В зев зубастой, чавкающей пасти

Шлепают за комом ком.

В трех шагах от нашего зароя,

Где был раньше свален сор и лом,

Плотники и каменщики строят

Новый окноглазый дом.

— Стоп, машина! — рявкнул Карайбог. — Где ты дом увидел?

— Будет дом! — горячо вступился за друга Полуяров. — Не в этом году, так в будущем. Построят! Надо вперед смотреть. Читай дальше, Алексей!

И Хворостов читал:

Дни идут. Свою простую дань им

Мы несем, движенья заучив.

Для растущих вкруг завода зданий

Мы приготовляем кирпичи.

Где пустырь был кинутый и голый,

Где не слышно было голосов,

Там теперь постройки шум веселый

Покрывает высоту лесов.

Пусть ноябрь багрец листвы полощет,

День придет, как долгожданный друг,

Мы получим новую жилплощадь

С окнами высокими на юг.

На руках тогда качая сына,

В песне расскажу ему о том,

Как с песком замешанная глина

Превратилась в этот новый дом.

Назар и тот разволновался, что с ним редко бывало:

— Сильно! Ей-ей, не хуже Демьяна Бедного! Талант у тебя, Лешка!

Петрович поддержал:

— Только в землю не зарывай!

— Вернее сказать — в глину! — уточнил Карайбог.

7

Прошло всего несколько дней после литературного утренника, как на зарой явился Семен Карайбог в мрачнейшем настроении, словно после пасхального перепоя.

— Ты что, яп-понский бог, сочиняешь? — с ходу набросился он на Хворостова. — На кого клепаешь?

Оробевший Алексей залепетал нечто невразумительное. Даже мерин Чемберлен прижал уши: как бы не огрели лопатой под горячую руку.

— Полюбуйтесь, что сочиняет новый Демьян Бедный! — Карайбог вытащил из кармана помятую газету. — По своим товарищам бьет.

В газете на четвертой странице под рубрикой «Маленький фельетон» были напечатаны стихи рабкора Алексея Хворостова под названием «Тетя Мотя».

— Что такое? — заинтересовался Петрович.

— Давайте я прочту! — поспешно предложил свои услуги Сергей. Семен с подозрением посмотрел на Полуярова, но газету дал:

— Читай!

В фельетоне говорилось о том, что против проходной кирпичного завода живет некая шинкарка тетя Мотя, тайно торгующая самогоном. В дни получек к ней тянутся рабочие. И Сергей Полуяров прочел со смаком:

У шинкарки тети Моти

Самогон достать легко.

И живет она напротив,

Ну, совсем недалеко.

Там и пиво, там и водка,

Закружится голова.

И сама она красотка,

Расторопная вдова.

На работе лица хмуры,

Вниз опущены усы,

Разговоры, перекуры,

Кое-как идут часы.

Красочно описал автор сам процесс возлияний:

В час обеда мчится всяк к ней,

Точно в свой родимый дом,

Выпьет стопку, крепко крякнет

И закусит огурцом.

Сергей Полуяров стишки прочел с чувством, со значительными паузами, без единой запинки. Похоже было, что читает он их не в первый раз. Хотя фамилий посетителей шинкарки автор фельетона не назвал, Карайбог сердился не зря. Заройщики догадывались, что среди клиентуры тети Моти Сема был не последним.