Все по местам! - [45]

Слободкин не понял, кого и за что надо благодарить в связи с тем, что погода испортилась. Послушно поплелся за летчиком, внимательно посматривавшим на низкое серое небо.

С одного из танков к ним спрыгнул вчерашний командир:

— До дому?

— До хаты, — ответил летчик.

— На кого ж вы нас покидаете? А?

— Вас тут вон сколько, гвардейцев. Один к одному, орлы! — засмеялся летчик.

— А ты что молчишь? — обратился к Слободкину командир. — Не жалко покидать такое войско? Говори, только честно, не жалко? Слободкин поглядел на командира, потом на летчика.

— Вы у меня кадры не сманивайте, — запротестовал летчик, — мне за него там секир башка сделают. Я старший.

— Старший тут я, — командир потрогал свои нашивки. — Но дело не в званиях. Будь я и рядовым из рядовых, все равно и под присягой сказал бы одно: неохота Сергею лететь обратно. По глазам вижу, неохота!

— Вы психолог, товарищ командир: неохота, — усмехнулся летчик.

— Он сам за себя ответит, не мешайте.

— Конечно, всяк за себя, — согласился летчик.

— Мы с ним тезки, — объяснил Слободкин.

— Ах, вот оно что! Ну, тогда оставайтесь оба, у нас тут житуха вон какая шефы ездят, подарки возят…

— Кто ж возить будет, если все шефы на фронт уйдут? — спросил летчик.

— Ну, смотрите, мое дело пригласить, я хозяин.

— А наше — вовремя по домам, мы гости. Они проговорили так еще несколько минут — полушутя, полусерьезно. Им в самом деле не хотелось расставаться.

— А то давай, — еще раз обратился к Слободкину командир. — Для начала пристроим тебя в мастерскую: главным по заклепкам.

— Заклепками он вот как сыт, — ответил за Слободкина летчик. — Ему надо летать, а не ползать.

— Ну летайте, летайте, хлопцы. Только погода нынче нелетная.

— Нам как раз такая в самую пору.

— Ну что ж, по коням так по коням! Жаль, проводить мне вас некогда. Не взыщите.

— Сами дорогу найдем.

Слободкин и летчик пожали руку командиру, еще двум-трем танкистам, оказавшимся поблизости, и, не оборачиваясь, зашагали через поле по вчерашнему тракторному следу, ведущему к самолету.

Они шли, спотыкаясь о выдавленные гусеницами квадраты земли, и Слободкин поймал себя на мысли о том, до чего все-таки схожи они между собой — следы трактора и следы танка. Неотличимы просто! Раньше он еще видел какую-то разницу, а сегодня засомневался. Нагнулся на ходу, поднял кусок спрессованной траками земли, внимательно осмотрел его со всех сторон, недоуменно пожал плечами.

— Ты чего? — удивился летчик.

— Мы не сбились с азимута?

— Парашютист, я тебя не узнаю! Уж кто-кто, а ваш брат должен на местности ориентироваться без осечки.

— В местности-то я разбираюсь — в следах запутался. Трактор от танка отличать разучился.

— Ах, вот оно что! Не удивительно: и трактора и танки стоят на одной основе. Разницы никакой. На нашем заводе один целый стих написал об этом. Даже ржавчина на снегу от танка и от трактора одинаковая, дескать, остается.

— Так ведь и в самом деле одинаковая, — сказал Слободкин.

— Ну, и что из того?

— Любопытно… Зарифмовано как, не помнишь?

— Рифма-то складная. Смысла маловато.

— А может, тебе медведь на ухо наступил по части стихов? Их ведь понимать надо.

— Может, и наступил, не спорю. Только меня после таких виршей еще больше на фронт потянуло.

— Значит, хорошие вирши! — воскликнул Слободкин.

— Он-то другое имел в виду: доказать, что наша с тобой работа — такое же ответственное дело, как сраженье с врагом. И даже напечатал в газете.

— Тебя поколебало это?

— В чем?

— В стремлении мотануть на фронт при первой возможности.

— Меня никто и ничто не поколеблет, я тебе говорил уже. К тому же у меня там…

— Да уж понял, понял, — заметив смущение Сергея сказал летчик.

Слободкин сморщился, словно откусил кислое яблоко, и мысленно отругал себя за то, что некстати разоткровенничался с незнакомым человеком.

— Не сердись только, ты ведь, если вдуматься, счастливый парень. Знаешь, какой счастливый? Все влюбленные, по-моему, счастливые люди…

Слободкин не ответил. Летчик, стараясь исправить возникшую неловкость, спохватился:

— Так вот насчет стихов… Хорошие, значит, стихи. На нашу мельницу воду льют.

Летчик посмотрел на часы и, покачав головой, прибавил шагу. Слободкин, не отставая от него, продолжал всматриваться в отпечатки тракторных гусениц на земле.

Возле самолета шефов ждали несколько человек в форме танкистов. Они, оказывается, провели тут остаток вчерашнего дня и целую ночь — охраняли и маскировали удочку, срывали бугры на взлетной полосе, а утром прогрели мотор и долили бак.

Лица у танкистов были уставшие, осунувшиеся. Один из них, маленький, верткий, подошел к летчику, сказал что — то относительно зажигания. Слободкин не понял, вернее, не расслышал, что именно, но голос показался ему удивительно знакомым. Уж не тот ли, что вчера проскрипел насчет тыла? Кажется, он. По голосу явно он, но не спрашивать же его, в самом деле. Крутится возле летчика, что-то советует — не поймешь, не то извиняется за вчерашнее, не то действительно помочь хочет. Ничего вроде парень. И технику, видно, знает, вон как дирижирует остроносой масленкой, вон как бегает вокруг удочки — летчик едва поспевает за ним.

Когда танкист взялся за винт, Слободкин подивился силе и ловкости тщедушного на вид человека. То ли оттого, что двигатель был прогрет заранее, то ли оттого, что рука у танкиста была легкая, удочка завелась мгновенно, даже быстрее, чем Слободкину хотелось бы. Думал поговорить еще несколько минут, но мотор заревел так пронзительно, что и собственного голоса не услышишь.