Все отношения - [25]

- По-видимому, - сказал нотариус, - что-то его связывало с этими местами.

Но он не смог сказать, что именно.

- Все расположено на берегу моря, - прибавил он, - и сколько можно судить по фотографиям, местность пустынная и глухая. Чтобы там жить, не надо опасаться одиночества.

- У управляющего семья?

- Жена. Он далеко не молод. Не могу сказать, есть ли у него дети; если есть, то они не с ним. Для того, чтобы вести хозяйство, он берет иногда рабочего, и жалование ему переводили отсюда.

В общем, сообщенные нотариусом сведения были скупы. Все же было ясно, что корней, уходивших в далекое прошлое, быть не могло: имение было купленным и купчую крепость, несколько десятков лет тому назад, составлял отец теперешнего нотариуса, тоже бывший нотариусом.

Покинув его бюро я почувствовал, что мне надобно съездить осмотреть и дом, и окружающую его местность, что беглый и деловой рассказ далеко всего не исчерпывает, и что - больше того - не поехать было бы родом неблагодарности, или неуважением воли умершего. Но ревнивая и капризная фабрика не допускала отлучек, И была Мари, которую мне не хотелось покидать даже не надолго. Я помыслил не взять ли ее с собой, если бы решился на поездку, но это пришлось отбросить: ее почти болезненная впечатлительность с одной стороны, и нежилой дом в дикой и глухой местности с другой могли бы слишком на нее повлиять.

Я уже готов был ограничиться письменными распоряжениями и не уезжать, когда, у фабрики, попал в какой-то особенно страшный автомобильный затор. Он так долго не рассасывался, что мне пришлось оставить такси и идти пешком, по жаре, в толпе, вдыхая бензиновые дары, запах какой-то гари, какой-то кислятины... В бюро один телефонный звонок, следовал за другим, одно распоряжение погоняло другое, в один разговор врывался другой. И вот тогда-то пустынный морской берег, старый дом, виноградник и тишина властно поманили меня. Я послал управляющему депешу, извещая о прибытии и прося встретить, предупредил по телефону Мари о неизбежности недолгого путешествия, поручил, скрепя сердце, наблюдение за фабрикой помощнику, и в тот же вечер выехал на юг.

До того, как протянуться на узенькой и некомфортабельной кушетке спального вагона, я долго сидел у окна, следя за колыхавшимися тенями ночи и мелькавшими, в отдалении, огоньками. Потом был сон, и, на утро, был веселый вокзал небольшого провинциального городка, и были площадь перед ним, и оживленное кафе, в котором мне {60} пришлось ждать автокара, и непривычный южный говор, и не горячие еще солнечные лучи, их обилие и их щедрость, и рассеянная, казалось, в самом воздухе доля лени.

В окно автокара, который подали с запозданием, всеми принятым благодушно, я смотрел на побежавшие по обеим сторонам дороги зеленые виноградники, рощи, фруктовые сады, отдельные фермы с прожженными солнцем, пересушенными ветром старыми черепичными крышами, с каменными, вокруг них, оградами, с колодцами во дворах. Через два часа езды автокар остановился на главной улице большой деревни, и шофер сказал, что я приехал.

Среди нескольких, ожидавших у остановки человек, был и управляющей, сразу же меня отличивший и подошедший поздороваться: облик мой, действительно, ни в чем не соответствовал деревенским силуэтам. Мы уселись в маленький и старенький автомобиль и тронулись по дороге, ласково пробиравшейся между все такими же зелеными, такими же свежими виноградниками. Вскоре, однако, начался некрутой, но длинный подъем, виноградники стали реже, худосочней, их сменила твердая, усеянная булыжниками, земля, сквозь которую, тут и там, выглядывали зазубрины известковой подпочвы. Ютились пучки старых, пахучих трав, от места до места зеленели раскидистая сосны. Но вскоре они исчезли п пошли мхи, лишайники, редкий и низкорослый, колючий дубняк...

Мы все поднимались. Управляющей пояснил, что мы взбираемся по плоскогорью, которое, у моря, обрывает почти отвесная скала. И действительно, приблизившийся горизонт указывал на скорую перемену. Мы свернули вправо, начали спускаться в род ущелья; по обеим сторонам дороги теперь были темные скалы. Еще один поворот и внезапно открылся вид на море, на уходивший вдаль, песчаный пляж, на белое кружево прибоя, на ставшее вдруг огромным, словно открывшимся, небо, на лепившиеся тут и там к обрыву деревья, и, так как на все это мне пришлось взглянуть сверху, совсем не будучи к такой перемене готовым, то впечатление оказалось несколько ошеломляющим. Воздуха, света и пространства было столько, что сразу я ко всему не приноровился, и поймал себя на каком-то внутреннем усилии. "Напор раздолья, - сказал я себе, - такого раздолья, которое горожанам неведомо". Как раз все это было обратным стиснутой столичной жизни!

У самой почти подошвы скалы, метров, вероятно, на пятьдесят, а то и на восемьдесят ниже нас, до того как начинался песок пляжа, виднелась полоска плодородной земли, по которой растянулся виноградник. Теперь дорога следовала естественным уступам и вскоре мы приблизились к роду мыса, вдававшегося в пляж, на краю которого, среди трех десятков сосен, кипарисов и вечно зеленого дубняка, виднелось два каменных строения, крытых черепицей, с виду старинных, но хорошо отремонтированных: окна, двери, ставни, все было светлое и крепкое. Недалеко, из щели утеса, падала струя воды.