Все от кошки лишь кожа ее - [2]

— В чем дело? — спросила она, подумав, что, наверное, его расстроил кто-то другой в Грэндж.

Он пошел прочь через тисовую рощу к реке. Нине пришлось идти следом.

— В чем дело?

Наконец для него настало время круто развернуться.

— Тебе всегда нравятся мужчины, у которых со мной нет ничего общего! Ты просто паразитируешь на мне! Сосешь из меня соки!

Это Нину просто ошеломило. Немедленно накатила усталость — это ее тело привычным образом среагировало на словесную атаку.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду.

Скотт фыркнул:

— Этого смазливого придурка на картине! — и зашагал прочь.

Нина пошла следом.

— Скотт! Не говори ерунды!

Они ссорились до самой реки, ссорились, пока шли по гравиевой дорожке, ссорились, когда проходили мимо беседки, и ссорились возле лабиринта с греческим храмом. Со временем будто какой-то препарат затопил ее мозг, что-то щелкнуло у Нины в голове. Хватит! Она почти ощутила физическую перемену.

Издав нечленораздельный крик, она метнулась прочь, убежала, привлекая любопытные взгляды других туристов.

И что теперь? Нина привалилась спиной к прохладному камню. Здесь так мирно. Интересно, какое значение придавали этому месту? Почему узкая тропка ведет меж деревьев к этой полянке, зачем тут памятник с властвующей над ним кошкой? В кармане куртки у Скотта был путеводитель. Надо было оставить его у себя в сумке. В этом месте явно ощущалось присутствие чего-то или кого-то, чего-то мрачного, не-упокоенного. Но Нину эта мрачность ничуть не расстраивала, а скорее даже напротив — соответствовала ее настроению. Нина ясно чувствовала, что никто не станет ее здесь преследовать, даже сомневалась, что на дорожке вообще может появиться какой-нибудь случайный турист. Это — ее время, и на эти крохотные мгновения — ее место. Такое с ней иногда случалось. Как раз тогда, когда она в них нуждалась, ей словно сами собой попадались заповедные места. Это могла быть пустая автостоянка, заброшенный покинутый переулок, деревянная скамейка в парке. Но когда бы она их ни находила, она испытывала всепоглощающее ощущение безопасности и отдельности от остального мира. Такое стало с ней случаться только с тех пор, как она начала жить со Скоттом? Этого она не могла бы вспомнить.

Встав на ноги, Нина спрыгнула со ступенек и стала по кругу обходить полянку, разглядывая памятник. Ей всегда хотелось кошку, но Скотт кошек не любил. Нина чувствовала, что не способна уберечь зверя, будучи уверена, что, заведи она котенка, он пострадает от рук Скотта. Нет, Скотт не станет открыто проявлять жестокость, но внутренним взором Нина видела, как котенка не пускают в дом ночью и вообще большая часть дома для него под запретом. И жалобы на беспорядок, на запах, на шерсть повсюду. С тем же успехом можно и не заводить животное. С горьким сожалением Нина вдруг осознала, что таков ее ответ на все на свете. Проще сдаться, дать ему поступать по-своему. Напряженная атмосфера в доме, стоило ему не поддаться, буквально жгла ей кожу. Она не могла этого выносить.

Покрытый лишайником камень на задней стороне памятника был влажным и казался не столь побитым непогодой. Нина без труда могла бы разобрать детали барельефа. Снова поднявшись по замшелым ступеням, она провела по камню пальцем. Какая-то надпись. Послание из прошлого. Она обвела слово «мяу». Под ним можно было разглядеть луну и солнце и слова «кто станет играть с подраненной добычей». Наверное, тот, кто поставил памятник, не любил кошек. Нина исследовала другие стороны обелиска, но все выгравированные на них надписи были на греческом или латыни. На самой попорченной стороне, той, что глядела на тропинку, Нина, как ей показалось, различила египетские иероглифы.

Магия с бору по сосенке. Нина улыбнулась. Она уже прочла в путеводителе, как один из графов девятнадцатого века — баловался тайной наукой. Но кто из аристократии того времени этого не делал? Похоже, это было повальное увлечение того времени. Туристические брошюры смаковали загадочные путешествия в чужие страны, знакомство с экзотическими верованиями, желание выйти за рамки повседневности своей жизни, пресной от богатства и пустячных забот. Ника и Скотт побывали во многих поместьях, разыскивая ключи к искусственным руинам, какие в изобилии разбросали «посвященные» прошлых времен, не способные отказаться от того, чтобы оставить в веках свидетельства своих навязчивых идей на обозрение всем, кто решит их поискать. Лишь изредка Нине удавалось уловить в этих местах что-то необычное, а она была очень чувствительна к атмосфере дома или пейзажа.

Поглаживая влажный прохладный камень обелиска, Нина дала волю любопытству. Воображение наделило памятник собственной историей. Обелиск, наверное, заказала женщина с портрета, та, в газолиново-синем викторианском платье, с густыми бровями и современными чертами лица. Разумеется, она была ведьмой, соучастницей тайных ритуалов и услад своего спутника на портрете. Путеводитель рассказывал о графах и их академическом мистицизме; истинное колдовство оставалось тайной. Нина улыбнулась. Вот она кошка — символ женщины в ее самом пугающем аспекте. Не Она, воплощение когтя и клыка или резкого вопля, не Она, воплощение материнства и вскармливания, но порождение ночи, воплощение предательства под маской красноречия, способности терзать без жалости, сокрытой красоты и пренебрежения — обаяния, способного испепелить мужские сердца, уничтожить их.