Все не так, как кажется - [44]

В результате я все же раскрыл крылья, да еще и сел на воздушную линзу. Теперь, даже упав в пропасть, не разобьюсь, а совершу мягкую посадку. Хороший метод имитировать гибель. Но все это сейчас. А в тот момент мне было не до расчетов и радостей по поводу новообретенной способности. Крылья должны работать синхронизированно, иначе начинаешь крутиться, теряя ориентацию, или входишь в штопор. Умение не приходит вдруг, его нужно приобретать на ходу без малейшего опыта. А земля близко. Скорость свободного падения – девять целых восемь десятых метров в секунду. Достаточно нескольких минут растерянности, и тебя станут соскребывать ложкой.

В общем, спасся чудом, хотя Джордж продолжает утверждать, что успел бы подхватить. Может, и правда. Тем не менее это единственный случай, когда я видел деда разъяренным. Он выставил старшего брата навечно, чуть не проклиная в спину. Мне было крайне неприятно, я чувствовал себя виноватым во всей истории. Ребенок, что возьмешь.

Плавно отворачиваю от здания к реке. И подъем проще, и меньше шанс нарваться на некоего любителя ночного неба, высунувшегося в окно в два часа ночи. Окна почти все темные, однако, на удивление, кое-где продолжается жизнь. Махать крыльями без постоянных тренировок – та еще морока. Почти с облегчением планирую на крышу. В отличие от прыжков с парашютом скорость приземления регулируется толщиной воздушной линзы. Это тоже не так просто, как кажется со стороны. Долго от удара она лопалась с громким звуком, и я невольно проваливался. Сейчас все это неуместно. И звук, и подвернутая нога.

На двери – типичный для наших жилищ оберег-сигналка. Хозяин даже не удосужился проверить запас энергии. Давно не работает. Ничего нет на свете вечного, и даже полезные приспособления надо чистить и втыкать в розетку, образно выражаясь. Обычная сигнализация тоже не включена. Остается только повернуть ручку и войти в квартиру. Поскольку вход с улицы единственный, через лифт, который моментально блокируется при необходимости, Вадим себя чувствует в полной безопасности и не ждет неприятностей с крыши. На что и расчет.

Я ему не простак и умею кое-что нетривиальное. Даже среди наших летать способны немногие. А про меня в курсе, кроме деда, разве Джордж, но и он не знает подробностей. Не потому, что хватило в свое время ума не светиться. Дед запретил подобные игры с полетами, видимо, всерьез испугался. А я продолжил опыты самостоятельно втихую. Не от любви к небу, а в расчете на то, что пригодится. Так и оказалось. Не прошло и десяти лет. Все, что ни делается, – к лучшему.

Сначала замер, прощупав квартиру. Как и ожидалось, присутствует один хозяин. Не любит Вадим посторонних в своей квартире. Днем еще туда-сюда, может притащить компанию, однако на ночь выгоняет. Стойкая нелюбовь к обществу. Даже собственных телохранителей не терпит и измывается. Оно и к лучшему. Убивать посторонних совершенно не тянуло.

Прошел прямо в спальню, благо прекрасно знал местонахождение, а храп с похрюкиванием хорошо слышно. Щелкнул выключателем, включая свет. Кровать-аэродром, огромное зеркало и полированный, с позолотой шкаф. Кто оформлял, неизвестно, но за образец наверняка брали музейные экспонаты. Он всхрапнул и не подумал дергаться. Ничего удивительного. Опять в стельку пьян.

Не церемонясь, стянул простыню, которой Вадим накрылся, и когда не помогло, за ногу сдернул на пол. Тут уж он невольно отреагировал, с трудом разлепляя глаза.

– Что такое? – забормотал недовольно. – Чего надо?

Не раздумывая, пинаю носком ботинка в бок. Когда требуется, я умею правильно. И чтоб синяка заметного не имелось, и чтоб почувствовал. Он невольно выгнулся от боли и заметно более осознанным тоном прошипел:

– Ты чего, Андрей? – Тут, видимо, у него в головушке нечто прояснилось, потому что потребовал объяснений: – Как сюда попал?

– Да вот, – вынимая из-за пояса сзади прихваченный «Коровин», сообщил я, – зашел попрощаться навеки, раз по-хорошему не доходит.

Скорость отползания к стенке оказалась изумительной. Бежать задом не вставая – это достижение. И ужас в окончательно прояснившихся глазах стоял неподдельный.

– За что? Я к твоей девке не подходил!

– А мать зачем убил, гаденыш?

Мозаика сложилась еще на кладбище, когда увидел его побитую физиономию. Точнее, ссадину на щеке. По мордам его не бил. Не моя рука.

В принципе, мог бы догадаться сразу, читая протоколы. Прекрасно знал про его выходки и раньше. Вадим у нас тоже своего рода уникальный специалист. Он запросто стирает память. Проблема одна – минут пять – десять исчезнувшей жизни никто обычно не замечает. Чем больший фрагмент вырезают, тем меньше шансов не зацепить нечто попутно.

Наблюдая работу мозга, я точно научился определять участки, заведующие логическим мышлением или пониманием речи. Даже зоны, руководящие любопытством, аппетитом, агрессией, страхом. Я могу определить, когда лгут, потому что активность появляется в конкретном месте. Но где сосредоточена память, так и не разобрался. И он тоже не понимает, что совершенно не мешает ему стирать воспоминания. Вот только, похоже, память рассеяна по всему мозгу, и, удаляя одно, невольно цепляешь и другое. Чем больше уничтоженный фрагмент, тем хуже пациенту. Вплоть до потери простейших рефлексов и сумасшествия.