Все, наконец - [7]

Шрифт
Интервал

(Он роется в вещах, находит зажигалку и поджигает фотографию. Она медленно сгорает.)

Мы бежим навстречу друг другу, луговые травы качаются под ветром, и наши ноги едва касаются земли. Наш бег подобен полету, полету друг к другу. Потом мы останавливаемся, переводим дыхание и смотрим друг на друга. Я прикасаюсь руками к твоему лицу, которое всегда передо мной, даже когда тебя нет. Ты можешь отсутствовать часами, днями и годами, а я вижу твое лицо. Оно проступает сквозь ландшафты, по которым я странствую без тебя, смотрит с картин прошедших столетий, отражается в прудах, на берегах которых я стою в одиночестве. Даже на дверце шкафа обнаружил я очертания твоего лица. И в темноте, в темноте оно всегда предо мной.

(Он берет пепел от сожженной фотографии и мажет им свое лицо. Пауза. Он встает, убирает в сторону несколько предметов и садится посередине. Сидит прямо под ярко горящей лампой и держит пистолет, направив его в лоб. Продолжает считать.)

951

952

953

954

955

956

957

958

959

960

961

962

963

954

965

966

967

968

969

970

(Тишина. Долгая пауза.)

Я опять начну считать сначала.

(Он встает, выворачивает лампу из патрона, снова садится среди вещей. Полная темнота. Только слышен его голос.)

1

2

3

4

5

6

7

8

9

(Пауза. Он напевает детскую песенку. Внезапно раздается грохот выстрела. Звон разбитого стекла. Через дыру в ткани с левой стены на него падает луч света. Снаружи доносится шум уличного движения, человеческие голоса, чириканье птиц. Его рука с пистолетом все еще направлена на окно. Он снова прижимает пистолет к виску и продолжает считать. Временами его голос заглушается шумами, доносящимися через окно, временами шум затихает, и тогда становится слышен только его счет.)

971

972

973

974

975

976

977

978

979

980

981

982

983

984

985

986

987

988

989

990

Единственное, чем я озабочен, достигнув этого числа, столь близкого к 1000, - отвечает ли моя одежда значительности момента. Возможно, я одет чересчур небрежно, учитывая серьезность ситуации? И эта спортивная рубашка, наверное, неуместна? Может быть, поменять обувь, надеть что-нибудь более элегантное? Побриться мне самому, или это входит в число услуг похоронного бюро? Я как будто уже все продумал, но вдруг сейчас возникает масса проблем. Что, если выстрел окажется не смертельным и все было напрасно? Нужно ли мне еще раз посетить туалет?

991

992

993

994

995

996

997

(Пауза. Снаружи доносится шум.)

998

(Пауза. Снаружи доносится шум.)

999

(Пауза. Снаружи доносится шум.)

Как я хочу оказаться в каком-нибудь другом месте.

(Пауза. Снаружи доносится шум.)

1000. Все, наконец.

(Он стреляет себе в голову и падает посреди разбросанных вещей. Снаружи доносится шум. Постепенно наступает тишина и гаснет свет.)

ПЕТЕР ТУРРИНИ (PETER TURRINI, род. в 1944 г.), австрийский драматург, прозаик, публицист. Автор пьес "Охота на крыс" ("Rozzenjogd", 1967), которая ставилась театрами нашей страны в 70 гг., "Убийство ребенка" ("Kindsmord", 1973), новых версий классики - "Безумный день" по Бомарше ("Der tollste Tag", 1973) и "Хозяйка гостиницы" по Гольдони ("Die Wirtin", 1973), "Граждане" ("Die Burger", 1982), "Смерть и дьявол" ("Tod und Teufel", 1990) и многих других; сценариев телесериалов "Альпийская сага" ("Alpensaga", 1976), "Рабочая сага" (Arbeitersaga", 1988) и других фильмов, сборника публицистики "Моя Австрия" ("Mein Цsterreich", 1984) и других прозаических произведений.

Публикуемый монолог "Все, наконец" ("Endlich SchluЯ") был опубликован в журнале "Театер хойте" ("Theater heute", 1997/7)


Еще от автора Петер Туррини
Охота на крыс

Давайте попробуем возлюбить крысу, живущую в нас, чтобы с большей симпатией наблюдать свое отражение в пивной кружке!