«Все на выборы!», или пуля для сутенера - [12]

Глаза у Паши были огромные, выпуклые и красные — от пьянства или бессонницы, а возможно, и от того и от другого сразу. Он был похож на огромного усталого сенбернара.

Открыв дверь, рыжий верзила посмотрел на Егора сверху вниз и меланхолично поинтересовался по-русски:

— Какого хрена надо?

— Поговорить, — сказал Егор.

Рыжий смерил Кремнева взглядом и спросил:

— А ты кто?

— Майор Кремнев. Егор Иванович.

Верзила сощурился и задумчиво поскреб рукой в затылке.

— Вот как, — сказал он. — Майор, значит? Хм… Ладно. Заходи, раз пришел. Я как раз думал, с кем бы мне выпить.

Двор был небольшой. Несколько асфальтовых дорожек. Крошечный бассейн с искусственными лилиями. Гамак. Метрах в двадцати от белого гостевого домика, в котором, по всей вероятности, и жил Павел Голышев, возвышался большой особняк из красного кирпича с высоким крыльцом и черными витыми перилами.

Во дворе, ближе к гостевому домику, стояла красная, довольно потрепанная «восьмерка».

Рыжий гигант распахнул дверь домика.

— Заходи!

Егор вошел. Художник вошел за ним и закрыл дверь на засов.

— Ну? — сказал он. — Чего встал? Проходи в комнату. Можешь не разуваться, у меня все равно бардак.

Вопреки ожиданиям Кремнева, обстановка в комнате оказалась вполне цивилизованной. Мягкие кресла, диван, журнальный столик. В углу — огромный телевизор с двумя высокими колонками, стоящими на полу, и стеклянная тумбочка со встроенным видеомагнитофоном, заваленная десятками видеокассет в пестрых коробках.

На полу — там и сям — скомканные вещи, пустые стаканы, бутылки из-под пива, вина и водки.

— Садись, где хочешь, — пригласил Паша. Он смахнул с кресла футболку и тренировочные штаны. — Можешь здесь.

Егор уселся в кресло и закинул ногу на ногу.

Паша подошел к журнальному столику, взял бутылку с яркой позолоченной этикеткой и повернулся к Кремневую.

— О чем будем беседовать?

— О ваших отношениях с братом.

— О! Это только под виски. Дернешь немного?

— Нет.

— За знакомство?

— На работе не пью.

— Ну, как хочешь, — пожал плечами верзила. — Может, тогда кока-колы?

— Можно.

Павел встал, открыл маленький холодильник, достал бутылку колы и кинул ее Егору. Затем вернулся к дивану, уселся поудобнее и нацедил себе полстакана виски. Отхлебнул, почмокал толстыми губами и сказал:

— Ну, вот. Теперь спрашивай.

И Егор спросил:

— Где вы были вечером двадцать восьмого августа?

Верзила склонил голову набок, беззаботно ухмыльнулся и уточнил:

— Во сколько?

— В шесть часов вечера, — сказал Егор.

— Э-э… Сейчас припомню… Сейчас… А! Вспомнил! Значит, так. Двадцать восьмого июня я сидел в этой комнате на диване и чесал себе задницу. Часов в пять начал и в восемь закончил. Если не веришь мне — поговори с моей задницей, она подтвердит. Еще вопросы есть?

— В каких отношениях вы были с братом? — невозмутимо спросил Кремнев.

— С Владомиром? — Паша пожал плечами. — Да в нормальных. Ругаться ругались, но морду друг другу не били.

— Значит, ссоры все-таки были?

— Ну, а как же без этого. Мы ведь живые люди.

— Из-за чего ссорились?

— Не помню. Я незлопамятный.

— Я слышал, вы продали квартиру, чтобы расплатиться с долгами?

— Это вранье! — резко сказал Павел.

— Из-за чего вы повздорили с братом в последний раз?

Паша наморщил широкий лоб:

— Не помню. Люди все время ссорятся, и чаще всего по пустякам. Правильно?

— Правильно, — отозвался Егор. — Вот только приятель вашего брата утверждает, что вы угрожали Владу.

— Приятель? А это случайно не Васька Стрельцов? Если он, то ты его не слушай. Это он мне мстит.

Однажды я ткнул его пару раз рожей в навоз. Вот он теперь и мстит.

— Рожей в навоз? — вскинул брови Кремнев. — За что вы его так?

Павел ухмыльнулся и покачал головой:

— Не помню. Я же сказал — я незлопамятный. Но раз окунал, значит, было за что. Слушай, майор, я и в самом деле не знаю, кто прикончил Влада. В последний раз он был здесь дней за пять до смерти. Мы с ним выпили. Потом сходили на рыбалку, потом опять выпили. Вот, собственно, и все. А утром он уехал. Больше я его не видел. Сколько бы ты меня ни терзал, ничего другого я к этому добавить не смогу.

Кремнев вздохнул и поднялся с кресла.

«Зря только мотался в такую даль, — с досадой подумал он. — Профессия следака еще паршивее, чем я думал».

Егор направился к двери, но вдруг остановился. На стене над диваном висела картина. Поначалу Кремнев не обратил на нее внимания, но теперь, заметив, стоял как вкопанный, не в силах отвести очарованного взгляда.

Это был портрет молодой и очень красивой девушки. Белокурые локоны, огромные зеленые глаза, тонкие хрупкие пальцы, подпирающие щеку. В глазах у девушки, на самом их дне, застыла грусть, но сам взгляд был безразличным и отрешенным, как у человека, который давно смирился со своим горем.

Художник проследил за взглядом Егора и угрюмо поинтересовался:

— Нравится?

— Кто это?

— Да так. Никто.

Егор отвел взгляд от портрета и посмотрел на художника.

— Удачная работа. Интересно, как выглядит оригинал?

— Оригинала не существует в природе. Ты когда-нибудь слыхал о такой вещи, как фантазия?

— Говорят, у художников она сильно развита?

Рыжий гигант улыбнулся.

— Ну, вот ты и сам ответил на свой вопрос.