Все мы смертны - [20]

Признаться, в душе я был готов к катастрофе. Риск аварии со смертельным исходом у водителей старше 85 лет в три с лишним раза выше, чем у водителей-подростков[53]. Самые старые водители – самые опасные. Я вспоминал аварию, которую устроила Алиса, и о том, как ей повезло, что в соседском саду не было детей. За несколько месяцев до этого в Лос-Анджелесе судили Джорджа Веллера, который перепутал газ и тормоз и врезался на своем “бьюике” в толпу на фермерском рынке в Санта-Монике. Десять человек погибли, более шестидесяти были ранены. Джорджа Веллера признали виновным в убийстве по неосторожности[54]. Ему было 86 лет.

Однако Феликсу, похоже, вождение давалось без малейшего труда. В какой-то момент мы проезжали перекресток, где велись дорожные работы, и оказалось, что знаки объезда расставлены неправильно и направляют машины прямо на встречную полосу. Феликс мгновенно сориентировался и перестроился в нужный ряд. Однако никто не знает, долго ли он сможет рассчитывать на свое водительское мастерство. Когда-нибудь настанет час, когда ему придется отдать ключи от автомобиля.

Но в те минуты Феликса это не заботило – он просто радовался дороге. Когда он свернул на шоссе № 138, вечерний поток машин поредел и Феликс разогнал свою “камри” чуть-чуть быстрее разрешенных 45 миль в час. Опустил стекло, облокотился на раму. Воздух был свеж и чист, мы слушали шуршание шин по асфальту.

– Чудесный вечер, правда? – спросил Феликс.

Глава 3 Зависимость

Глубокие старики говорили мне, что боятся не смерти как таковой. Они боятся того, что будет перед смертью: потери слуха, памяти, близких друзей, образа жизни. Феликс сформулировал это так: “Старость – это непрерывная череда утрат”. Филип Рот в своем романе “Обычный человек” выразился куда горше: “Старость – ужасная штука. Это не борьба за выживание – это бои без правил”[55]. Везение и упорство – правильное питание, физкультура, контроль над давлением, постоянное медицинское наблюдение – зачастую позволяют нам очень долго вести вполне приемлемую жизнь. Но рано или поздно потери накапливаются, и вот мы переходим за грань, где повседневные дела становятся нам не по силам – либо физически, либо умственно. Смерть все реже настигает нас внезапно, и большинство из нас проводит существенную часть жизни в состоянии слишком беспомощном, чтобы жить независимо.

О том, что это неизбежно, мы вспоминать не любим. В результате почти никто не готов к дряхлости. Мы никак не соберемся сесть и как следует обдумать, как мы будем жить, когда не сможем обходиться без посторонней помощи, – а потом думать уже поздно.

Когда Феликс оказался на этом рубеже, первым за грань переступил не он. Это была Белла. Я несколько лет наблюдал, как ей становится все сложнее и сложнее. Феликс же и в девяносто с лишним сохранял поразительную форму. Никаких осложнений со здоровьем у него не было, он по-прежнему регулярно занимался на тренажерах. Продолжал учить заезжих студентов геронтологии и заседать в медицинском комитете Орчард-Коув. Даже машину водил по-прежнему. А Белла угасала. Она окончательно потеряла зрение. Очень плохо слышала. Ее память заметно ослабела. За обедом Феликс был вынужден постоянно напоминать ей, что я сижу напротив.

Они с Феликсом сокрушались об утратах – но не забывали и об удовольствиях, которые у них остались. Белла каждый раз не могла вспомнить меня и других не слишком близких знакомых, но радовалась компании и беседе и не упускала случая пообщаться. Более того, у них с Феликсом не прекращался их собственный, не предназначенный для посторонних диалог, который они вели десятилетиями. Забота о Белле стала для Феликса великой целью, а Белла жила ради того, чтобы быть рядом с ним. Они находили утешение в физическом присутствии друг друга. Он одевал ее, купал, кормил. Когда они гуляли, то держались за руки. Обнимались перед сном и так и засыпали. Феликс говорил, что для них это были самые драгоценные мгновения. Он чувствовал, что сейчас они понимают и любят друг друга сильнее, чем за все без малого 70 лет брака.

Но однажды произошел случай, который показал, как хрупка и ненадежна их жизнь. Белла простудилась, в среднем ухе у нее скопилась жидкость. От этого лопнули барабанные перепонки, и Белла окончательно потеряла слух. Этого оказалось достаточно, чтобы порвалась связывавшая супругов нить. Белла давно уже была совсем слепа, память ее подводила – и теперь, когда ее настигла глухота, Феликс больше не мог общаться с ней. Он пытался чертить ей буквы на ладони, но она его не понимала. Самые простые вещи – например, одеться – стали для нее сущим кошмаром. Без зрения и слуха она утратила все ориентиры, не знала даже, какое сейчас время суток. Она ничего не понимала, временами у нее начинался бред или перевозбуждение. Феликс больше не мог ухаживать за ней. Он совсем обессилел от эмоционального напряжения и недосыпа.

Феликс не знал, что делать, но, оказывается, для таких случаев была предусмотрена особая система. Служащие “Орчард-Коув” предложили перевести Беллу в отделение сестринского ухода, на другой этаж. Феликсу претила сама эта мысль. Нет, сказал он. Белла должна остаться дома, с ним.