Все люди — враги - [19]

— Нет, — ответил Стивен неохотно. — По крайней мере в том случае, который я имею в виду. Человек по имени Купер [25] запротестовал, и законопроект не прошел.

— Поэт Купер?

— Да. Но рабочих жестоко эксплуатировали, и они влачили нищенское существование. Когда в текстильной промышленности появились машины, рабочие взбунтовались и уничтожили их. Их расстреляли, а машины снова поставили, и на этот раз навсегда.

Народ со всех сторон повалил в фабричные районы, отчасти потому, что люди заразились стремлением хозяев к быстрому обогащению. Дураки! Как будто можно разбогатеть, работая на кровопийц! Как только они получали жалованье, то пропивали его, чтобы забыть свои невзгоды; когда они оставались без работы, то подыхали с голоду вместе со своими детьми. О, история промышленной революции ужасна! Да знаете ли вы, что маленькие дети работали в шахтах вместо лошадей? Конечно, вы этого не знаете. Вы, буржуа, не знаете о преступлениях и страданиях, в которых виноваты ваши деньги. Non olet! [26]

Энтони с любопытством смотрел на Крэнга, несколько удивленный его горячностью, которая, правда, немного отталкивала, но в то же время и трогала его тем личным страданием, которое за ней чувствовалось. Бледное лицо Стивена побледнело еще больше, его валлийские глаза горели, а губы дергались так, что видны были все зубы. Казалось, он задыхался от ненависти. Тони даже удивился, что такое бурное проявление чувств оставляет его почти равнодушным, наверно потому, что ему претила эта неспособность управлять собой. Но в то же время он сознавал, что зло, внушившее Крэнгу эту ненависть и это возмущение, действительно должно иметь глубокие корни. Чтобы дать Стивену время прийти в себя, он сказал мягко:

— То, что вы сейчас говорите, мне отчасти известно, хотя ваше личное отношение к этому заставляет меня острее чувствовать несправедливость. Не моя вина, что я родился в той среде и в той части страны, где ничего подобного не случалось. Я отказываюсь считать моих родителей «кровопийцами» или верить в то, что они каким-нибудь образом непосредственно виновны в тех ужасах, которые вы описываете. Их заблуждение заключается в их же добродетелях — они слишком мягки, слишком доброжелательны, чтобы допустить, что страдания могут причиняться ради наживы. А если замечают несправедливость, то надеются, что все изменится к лучшему. К тому же положение вещей, которое вы описываете, относится к давно минувшему прошлому, и голос совести, изобличавший все это, исходил как раз из среды тех буржуазных художников, которых вы так презираете, — Саути, Шелли, Элизабет Браунинг, Рескин и Уильям Моррис.

Тони заговорил только для того, чтобы дать Крэнгу время успокоиться, и замолчал, едва увидел, что достиг цели. Единственно, что запомнил Стивен, была фраза о том, что все это относится к прошлому. Он отвечал с каким-то усталым спокойствием, которое больше тронуло Тони, чем его прежняя запальчивость.

. — Давно минувшее прошлое? И вас удивляет, что воспоминания могут быть так мучительны. Если бы вы когда-нибудь были рабочим в одном из промышленных городов на севере, вы не удивлялись бы. Да, правда, благодаря профессиональным союзам кое-что в этих невыносимых условиях изменилось.

— А кто им внушил мысль объединиться в профессиональные союзы? — спросил Тони и, так как Стивен не ответил, добавил: — Мне помнится, вы как-то говорили, что положение рабочих никогда не было таким тяжелым, как в настоящее время. Верно ли это исторически?

Стивен вспыхнул, и его карие глаза опять загорелись, но он сдержался.

— Споры, резонерство здесь не помогут, Кларендон. Прежде всего это так называемое гуманное законодательство просто фарс. Детский труд запрещен, это правда, но ничего не сделано для того, чтобы возместить отсутствие их заработка. Мать, работающая на фабрике, имеет право на четырехнедельный отпуск — без всякой оплаты. Разумеется, она стремится как можно скорее вернуться на работу. Все эти полумеры ни к чему не приводят. Нужно изменить всю систему, сделать общественным достоянием все средства производства, распределение и обмен.

Тани питал глубочайшее отвращение к этой стереотипной фразеологии, которая казалась ему пустым краснобайством, лишенным настоящей мысли и правды.

— Это превратит половину населения в государственных служащих, — возразил он. — Вам по душе бюрократы? А на каких принципах вы построите производство и все остальное?

— Мы будем работать для удовлетворения потребностей, а не для прибыли.

Опять фразы!

— А как вы определите потребности? — не унимался Тони.

— Каждому по его потребностям, от каждого по его способностям.

— А как быть, если общая сумма потребностей значительно превысит общую сумму способностей?

Вот я, например, не такой уж щепетильный человек.

Я думаю, мне потребовалась бы масса излишеств.

Это значит, что я давал бы вам на пенни, а требовал бы с вас шиллинг.

— Государство нашло бы способ справиться с вами, — мрачно ответил Стивен.

— Ах, вот как, насилие! Тогда, значит, ваша система сразу оказывается негодной — мои потребности не будут удовлетворены.

— Они будут удовлетворены в разумных пределах.