Все лики любви - [2]

Без вариантов. Совсем ранним утром следующего дня, просто неприлично ранним: в пять утра, она досыпала на плече у Васильева, сидя в автобусе, увозившем их куда-то километров за двести от Москвы, и на каждой дорожной колдобине, сквозь дрему, вяло поругивала себя за нерасторопность в «прятках».

И вот теперь, на месте, прижимаясь к стенке настоящего окопа, трясется от совершенно непостижимого и непонятно откуда взявшегося страха.

Все это может показаться смешным и нелепым, но, черт побери, как же правдоподобно! Вот честное слово – до жути!

Та война, те эмоции, чувства, сила внутреннего напряжения так не соединялись с изнеженным, размякшим и разбалованным современным человеком, что не получалось даже представить его в тех обстоятельствах, в тех событиях, в ситуации тех жизненных выборов!

Вера думала, что ей, человеку нынешнего времени, не удается постичь разумом, как могли солдаты заставить себя подняться из окопов и шагнуть навстречу смерти! Такой очевидной и неизбежной, смрадно ухмыляющейся в лицо!

Как они себя пересиливали?! Сделать этот шаг значило сломать в себе самое главное человеческое чувство самосохранения! Здесь, в окопе, еще была жизнь и какое-то укрытие, пусть хлипкое и условное, но все же укрытие, а там, впереди – только смерть! Явная беспросветная – смерть! И они знали это, чувствовали всеми обострившимися инстинктами – и шагали вперед!

Как, каким усилием воли они выкидывали свои тела из окопов навстречу пулям и разрывам снарядов! Непостижимо! Этот каждодневный героизм поражал! Наверное, они были другими: сильней, что ли, чище, глубже…

И ладно, где-то можно допустить и понять этот подвиг, пусть и не до конца, а скорее чисто теоретически, понять мужчин, защищавших свою землю, семьи, дома, но девчонки-медсестрички?! Они-то как?!

Под пули и дождь осколков!

Вот, например, Вера сидит в окопе, вырытом в полный профиль, как называют это военные. Она точно знает, что все, что сейчас с ней происходит, не взаправду – и пули не свистят «у виска», потому что холостые патроны у всех, и снаряды не рвутся смертоносным железом, потому что все взрывы киношные, бутафорские, и у каждого участника есть карта, где отмечены места закладки снарядов и проходы между ними, и самолеты не бомбят, хоть и летают низенько и бросают какие-то болванки, которые жутко воют, и танки утробно бабахают холостыми… Знает, но ее все равно трясет от страха, холодным комом застрявшего где-то в животе, потому что эта реконструкция, чтоб ей пусто было, оказалась невероятно правдоподобна!

А самое поганое, что вот сейчас ей придется вылезать из окопа и бежать по полю, согнувшись в три погибели, в поисках «раненых». По плану, когда волна наступавших солдат ушла вперед на определенное расстояние, санинструкторы приступали к своей работе, все действия выверены детально по времени.

– Медсестрички, на исходную! – раздалось в наушнике так неожиданно, что она аж вздрогнула.

Ах да, от переживаний и слишком сильных эмоций, так странно непредсказуемо накрывших с головой, она забыла про рацию. Их раздали тем, кому были отведены роли командиров, и медсестрам. Медсестрам для того, чтобы сообщали, если понадобится настоящая помощь – мало ли, кому плохо стало, или травмируется кто. Действие-то и на самом деле получилось грандиозным – им руководили режиссеры-постановщики, их многочисленные помощники, всяческие технические службы и большое количество военных консультантов.

Баталия, одним словом. И танки были, много, она не считала сколько, и самолеты, и все времен войны – абсолютная историческая достоверность.

Если честно – впечатляло!

Ее вон даже проняло до страха и почти реального ощущения провала во времени. Надо же! Никогда такого с ней не было! И чтобы прямо вот так, страшно!

Вера посмотрела на рацию в руке, порадовавшись, как родному, этому совершенно современному девайсу, вид которого немного отрезвил и успокоил разгулявшуюся не в меру фантазию.

– Девочки, пошли! – раздался громкий приказ из рации.

– Мама дорогая! – пожаловалась в пространство Вера и полезла из окопа.

Вот, как на духу! – она бы лучше храбро посидела в тылу!

Весьма неэстетично полезла, как-то враскорячку, несколько раз сползая коленками с высокой для нее насыпи, елозя по влажной, холодной земле кирзовыми сапожищами. Кстати, для этих целей, то есть для быстрого выскакивания из окопчика по команде «в атаку!», имелась небольшая приступка чуть дальше, метрах в трех от того места, где ковырялась неуклюжей гусеницей Вера, пытаясь вылезти. Но в своих переживаниях она совершенно об этом забыла, хотя «командиры» и предупреждали всех о «ступенечке», а Вера наблюдала, как выскакивают солдаты. А вот сейчас забыла. Но вылезла. Ругнулась про себя не матерно, а так, в легкую, поправила на боку тяжеленную брезентовую сумку с красным крестом в белом круге и, согнувшись в три погибели, на полусогнутых побежала под условным «градом пуль» к лежавшим впереди «телам».

Минут через десять таких перебежек и перелазов по земле от «раненого к убитому» Вере уже вовсю и всерьез хотелось материть нерадивых придурковатых режиссеров, снимавших кинематографические «шедевры» про войну, в которых медсестрички бегают по полю боя в узких юбчонках чуть ниже колен, в светленьких чулочках и в ладненько сидящих хромовых сапожках. Ах да, не забыть про расстегнутую до ложбинки меж девичьих грудей гимнастерку! Почему-то именно эти неизвестные «творцы» вызвали в данный момент поток ее праведного возмущения, и очень хотелось навалять хотя бы одному из них! Желательно по морде! А за «талант»!