Все кончено - [15]
Сын (сдавленным голосом). Мама! Будь же доброй!
Жена (Любовнице, быстро, словно речитативом). Это наши дети. Помните, я рассказывала вам, как он меня спросил об этом? Правда ли это? И как я засмеялась и сказала: «Да, о да!»? Помните?
Любовница кивает, не глядя на нее.
Сын (идет к двери слева, останавливается возле Дочери, говорит ей). Я буду рядом, в солярии.
Жена поворачивается, прислушивается.
Дочь (не двигаясь). Хорошо.
Сын. Чтобы ты знала, где я.
Дочь. Хорошо.
Сын. На случай…
Дочь. Хорошо.
Жена (когда Сын берется за ручку двери, спрашивает его с насмешкой, но без прежнего накала). Не можешь вынести?
Сын (мягко, но четко). Тебя — нет, мама, никогда не мог. (Выходит.)
Жена (чуть растерянно). Н-да. (Пауза.) Н-да. (Пауза.) Ну что ж.
Во время последующего монолога Дочери Жена ходит по комнате, слушает, время от времени поглядывая на Дочь, но в основном смотрит то на мебель, то на пол.
Дочь (все так же прикрыв лицо локтем). Господи боже мой, ну что тебе от него надо? Хоть бы сегодня оставила его в покое… Любого из нас может добить какой-нибудь пустяк, неожиданный и даже глупый. Можно сколько угодно укреплять бастион, ощетиниться пушками во все стороны — не подступись, но если на тебя вдруг обрушится небо или земля ускользнет из-под ног… что тогда? К чему тогда все эти пушки? Помнишь фильмы — нас на них водили в детстве, — про Индию или про Дальний Запад. Форты, осаждаемые дикарями. Подкрепление в конце концов приходило; бастион стоял как был, и ружейные стволы из каждой амбразуры, каждой башенки и белые шлемы солдат — все на месте, и полковое знамя развевается по ветру. Но что-то было не так. Бодрая музыка затихала, слышно только, как ветер несет песок. А потом офицер спасательного отряда подымал пистолет и стрелял в воздух, подавая знак осажденным. Тишина, ожидание, только ветер несет песок, и никакой музыки. Вот они приближаются, входят в крепость, и, конечно, там все так, как мы и ожидали, хотя спасательный отряд ни о чем не догадывался — солдаты все до последнего мертвы, и все в боевых позах. Жуткая шутка краснокожих, сиу, сипаев или кого там… Что тебе от него надо? Всю свою взрослую жизнь он только и делает, что отстреливается во все стороны, не успевает поворачиваться, — хочет скрыть от людей свою блевотину. Что здесь плохого, если вдруг какой-нибудь глупый пустяк выбивает у него почву из-под ног и вся его оборона рушится? Что здесь плохого? Ведь это только доказывает, не так ли… только доказывает, что он не такое уж… ничтожество, как ты говоришь? Верно? (Небольшая пауза.) Ты мне также противна, как я тебе.
Пауза. Жена с минуту смотрит на Дочь, хочет что-то сказать, раздумывает. Оглядывается на Врача, но он, кажется, задремал; наконец обращается к Сиделке.
Жена (Сиделке). Вам… (голос у нее прерывается, она делает вид, что откашливается)… вам лучше вернуться туда — по-моему, он заснул.
Сиделка (поворачивается в кресле, смотрит на Врача). Вряд ли. Это у него такой прием. Чтобы больные думали, будто он за ними не следит.
Жена. Не говорите глупостей.
Сиделка (спокойно). Не говорите грубостей.
Жена (искренне). Простите.
Врач (не поднимая головы). Если я и задремал — что, конечно, возможно, хотя не думаю, чтобы такое со мной случилось хоть раз за последние сорок лет, — если я и задремал, тогда все-таки моя интуиция разбудит меня в нужный момент. А, как по-вашему? Моя прославленная интуиция?
Жена (нараспев). Про-сти-те. (С усмешкой к Любовнице.) Я только и делаю, что прошу прощения. Может, мне и у вас попросить прощения?
Любовница (улыбается, качает головой). Нет, благодарю.
Жена. Если я вдруг это сделаю — просто автоматически, — вы уж не обращайте внимания.
Любовница (потягивается). А вы бы вот ответили на мой вопрос.
Жена. Я что же, забыла?
Любовница. Возможно. Я вот размышляла: если бы я была вами — той девочкой, которую он взял, — вы бы появились в его жизни, как я? Заняли бы вы мое место?
Жена (с улыбкой думает об этом). Гм… Едва ли. Мы ведь такие разные по своему существу. Я по самой своей сути — жена, а вы (только поймите меня правильно) — нет. Конечно, вы были замужем дважды, я это знаю, но думаю, что у ваших мужей при этом не было любовниц, потому что вы были для них и любовницей. Мужчина, женатый на любовнице, никогда не возьмет себе в любовницы жену.
Любовница смеется, весело, негромко.
Мы разные. Есть ли у меня дети или нет, я всегда буду матерью и женой, символом устойчивости, постоянства, а не прибежища. Ведь оба ваши мужа были женаты, прежде чем встретили вас, не так ли?
Любовница. М-м… Да.
Жена (легким тоном). Возможно, вы дурная женщина.
Любовница. Не думаю. Я никогда не интригую, не строю заранее планов. Не говорю: «Вот этот мне нравится, пожалуй, я возьму его. Ах, он женат? Неважно, это легко исправить». Я совсем не такая. Я была привязана только к трем мужчинам — к двум своим мужьям… и к вашему. Господи, как вызывающе это звучит! Да, трое мужчин и еще один мальчик. Это было давно, очень давно. Мне было пятнадцать лет, ему шестнадцать. Боже, как мы любили друг друга! Первая любовь — у него и у меня, оба невинны как младенцы, в жизни не сказали ни слова лжи. Мы познакомились на каком-то приеме в саду, в воскресенье днем, а в сумерки отдались друг другу. Возможно, вы не назовете это любовью, но это была любовь. Мы не были смущенными детьми, неловкими, словно щенята. Нет. Пятнадцать лет и шестнадцать, и никогда не любили раньше. Но с самого начала мы словно точно знали, как все это должно быть… Слезы, неловкость, раскаяние? Ничуть. Красивее, чем он… я никого не видела. Лицо я даже не пытаюсь описать. Тело гибкое, гладкое, тело пловца; я только о нем и думала, когда была не с ним. Я ведь не из тех, кто притворяется, что все это неважно. Мы были мужчиной и женщиной… Невинными мужчиной и женщиной. Все то лето мы любили друг друга… где только могли… и когда только могли. (
