Все, кого мы убили. Книга 2 - [29]

В деревне нас встретили настороженно, но, похоже, Хаим сюда не возвращался, да и мы не решились задерживаться дольше того, что было необходимо для пополнения запасов воды.

– Странное дело, что они сбежали, – тихо пробормотал Карно.

– Боялись, что догоним, так только хуже будет.

– На оставшихся четырёх верблюдах они бы ушли далеко от наших лошадей.

И то верно, кони еле плелись, утомлённые прошлой погоней.

– А каков ваш вывод? – спросил я, но вместо ответа услышал ещё один вопрос:

– Странное дело, что они сбежали, ничего не взяв. И сбежали не в Каир, где могли бы донести на нас.

– На это я и сам отвечу. Хаим читал многие эти манускрипты, и теперь имеет достаточно у себя в голове. Оставаться, чтобы мы выудили… чтобы вы – выпытали из его головы эти знания, он не желал. А в Дамаск он уехал, чтобы поскорее передать их кому надо. Сдаётся, что документы сами не имеют большой ценности.

– Ну, так отдайте мне, – буркнул он угрюмо.

– Конечно, отдам, – пообещал я так, чтобы до него донеслось обратное.

На привал расположились вёрстах в четырёх, а в Каир без спешки прибыли к вечеру другого дня.

Недели две исследовали мы ветхие манускрипты, некоторые из которых порой рассыпались у нас в руках. Скверная сохранность не позволяла читать их, но из разрозненных отрывков поняли мы, что Хаим искал упоминания последних сражений.

– Здесь есть указание на Мегиддо, в другом пергаменте упоминают Дамаск. Есть и ещё какие-то места, не слишком-то ясные, – подвёл итог Карно. – Мензале, например, я знаю, другие нет. Одно место как-то связано со Скандинавией, но возможно это Германия. В старых географических названиях легко ошибиться, и ещё легче вовсе ничего не понять.

– Неужели в годы битв высших сил существовал Дамаск?

– Это поздние сочинения, притом вторичные. Что-то вроде апокрифов. В генизе не могут храниться скрижали Завета. Много художественных оборотов. Их характер назидательный, как в Притчах. Писатели преследовали свои цели и ссылались на какие-то источники, общеизвестные для своего времени и утраченные в наше. То тебе Тит Ливий, то вдруг Диодор. Никакой системы. Да шучу, шучу, коллега.

– Но Хаим выбирал эти рукописи неспроста, – нахмурился я.

– Ему важно знать, что этих битв было множество.

На сём ложном выводе мне и хотелось пока оставить француза, ибо сам я понимал, что Хаим искал упоминания одного-единственного верного места, посему и увёл рассуждения в сторону. Я хотел оставить себе время на обособленные размышления, хотя понимал, что откройся мы взаимно, то могли бы скорее и вернее нащупать нужный путь. Беда, что никто не торопился делать этого первым, боясь сделать ход главным козырем.

– Это простая мысль. Война обычно состоит из многих баталий, некоторые из которых противоположны по исходу. Трудно представить, что противные силы собрались в одном месте, чтобы сразу решить дело – и никто не отлынивал и не опаздывал. Битва народов не означает, что у Лейпцига собрались бесчисленные толпы французов, русских, шведов и немцев с чадами и скарбом.

– Будьте серьёзны, Рытин, – сказал Жан-Луи, словно это не я призывал его к тому же. – В древние времена исход решался обычно одним главным сражением, и победители стремились истребить всех побеждённых, не давая пощады даже чадам.

– Но в нашем случае, по-вашему, не так?

– Не так. Некие колена, или, если угодно, расы, расселились по земле, и кто-то открыл охоту.

– Силы света и тьмы? – настаивал я.

– Я бы поостерегся употреблять такие слова. Они не прояснят вам картины, а лишь исказят неизбежным отождествлением вас как исследователя с первыми.

– Я прежде всего учёный. Эпиграфист.

– Все желают дружить с хозяином лошади, которая побеждает, – усмехнулся он.

Один из документов, со всеми предосторожностями извлечённый из недр Прохорова свитка ещё третьего дня, насторожил меня, и теперь я решился спросить своего опасного коллегу.

– Необычайно интересно, – проговорил я. – Умеете вы прочитать это?

Он с недоверием пересел на мой край, чтобы не брать в руки папируса, грозившего раскрошиться.

– Почему же вас заинтересовало сие письмо?

– Язык мне неизвестен, а знаки знакомы. Вы видели его раньше?

– Говорят, это знаки письма… – он запнулся, – библейских исполинов.

Я вздрогнул.

– Рефаимов? – уточнил я.

– Вы ведь не интересуетесь ими? – он усмехнулся и воззрился на меня со злобой превосходства, словно он был этим самым рефаимом, а я неправедным хананеем. – Где же, интересно, могли вы повстречать эти письмена?

Чтобы не упоминать валунов из Арачинских болот я рассказал о находках в Гелиополисе.

– Никто не сумел прочитать, – вздохнул Карно, и мне не удалось уличить его в неискренности. – Язык редкий и эпиграфов на нём мало, это вам не иероглифы.

– Иисус Навин со своим воинством позаботился о том, чтобы нечестивое семя вместе со всеми предметами их быта истребить навеки. А если бы их было больше, вы бы взялись за прочтение? У меня есть кое-какие зарисовки из Баальбека.

– Кое-какие?

– Их существует больше, но я нашёл их уже почти в темноте.

– Почему же не продолжили утром?

– Спешил в Дамаск.

– Нет, вы положительно интересуетесь исполинами. Вспомните, гигантов преследовали по всей земле!